Уроки пения были совсем другое дело. Через несколько недель после сообщения о поцелуе в кабинете рисования постепенно стало ясно, что мисс Броди необычно ведет себя до, во время и после уроков пения. В те дни, когда у девочек было пение, она надевала самые новые платья.

Сэнди спросила Монику Дуглас:

— А ты твердо знаешь, что ее поцеловал именно мистер Ллойд? Ты уверена, что это был не мистер Лоутер?

— Это был мистер Ллойд, — ответила Моника. — И потом, это было в кабинете рисования, а не в музыкальной комнате. Чего ради мистер Лоутер пойдет в кабинет рисования?

— Мистер Ллойд и мистер Лоутер похожи, — сказала Сэнди.

— Это был мистер Ллойд, — повторила Моника, постепенно вскипая. — Он обнимал ее одной рукой. Я их видела. Лучше бы я вообще тебе не рассказывала. Мне только Роз верит.

Роз Стэнли действительно верила, но верила лишь потому, что ей было все равно. Ее меньше других членов клана волновали любовные похождения мисс Броди, как и вообще чужая интимная жизнь. Эта черта сохранилась за ней навсегда. Позднее, когда она прославилась сексапильностью, ее потрясающие притягательные свойства объяснялись тем, что секс совсем не интересовал ее, она никогда о нем не думала. Как впоследствии говорила мисс Броди, у Роз был инстинкт.

— Мне только Роз верит, — сказала Моника Дуглас.

Когда в конце пятидесятых годов Моника навестила Сэнди в монастыре, она сказала:

— Я правда видела, как Тедди Ллойд целовался с мисс Броди в кабинете рисования.

— Я знаю, — ответила Сэнди.

Она знала и до того, как мисс Броди сама рассказала ей об этом однажды вскоре после войны, когда они в отеле «Брейд-Хиллз» пили чай с бутербродами, потому что бюджет мисс Броди не позволял устроить чаепитие у нее дома. Мисс Броди сидела в уцелевшей с прежних лет темной ондатровой шубке, никому больше не нужная и познавшая предательство. Она ушла из школы до срока.

— Пора моего расцвета миновала, — вздохнула она.

— Но это был замечательный расцвет, — сказала Сэнди.

Они смотрели в широкие окна на тонкую полоску Брейдберна, вьющуюся по полям, и на Дальние холмы, искони такие суровые и голые, что даже во время войны им нечего было терять.

— Как тебе известно, Тедди Ллойд очень любил меня, — сказала мисс Броди, — а я — его. Это была большая любовь. Как-то раз он поцеловал меня в кабинете рисования. Мы так и не стали любовниками, даже когда ты уехала из Эдинбурга и искушение было особенно велико.

Сэнди продолжала смотреть маленькими глазками на холмы.

— Но я отвергла его. Он был женат. Я отвергла большую любовь, пришедшую ко мне в пору расцвета. Нас с ним роднило абсолютно все... артистическая натура...

В свое время она рассчитывала, что ее расцвет продлится до шестидесяти. Но тот послевоенный год оказался последним и всего лишь пятьдесят шестым в жизни мисс Броди. Выглядела она даже старше своих лет, у нее была опухоль. Этот год завершал ее жизнь в нашем мире, что, в несколько другом смысле, можно было сказать и про Сэнди.

Мисс Броди сидела, переживая свое поражение.

— Поздней осенью тысяча девятьсот тридцать первого года... Ты меня слушаешь, Сэнди?

Сэнди отвела взгляд от холмов.

Поздней осенью тысяча девятьсот тридцать первого года мисс Броди не появлялась в школе две недели. Предполагалось, что она нездорова. После уроков клан отправился с цветами навестить ее, но в квартире никого не было. Когда на следующий день девочки начали наводить справки, им сказали, что она уехала за город к подруге и пробудет там, пока не поправится.