– Спасибо, – ответил Джон.

– Адам сказал мне, что ты – мразь, – вмешалась Сьюзен.

Джон, застигнутый врасплох, рассмеялся. Адам застыл в ужасе, а Сьюзен с улыбкой продолжала:

– Но ведь это твои слова, Адам.

– Сьюзен, как ты можешь…

– Он прав, – сказал Джон. – Стоит только посмотреть на мой послужной список. Ты кормила птиц. Это замечательно.

– Ты тоже кормил.

– Люблю птиц.

Зубы у Джона были большие и белые, как кукурузные зерна. Глаза – бледно-голубые, точно выцветшие на солнце талоны на парковку, кожа – загорелая и продубленная.

– Почему? – спросила Сьюзен.

– Они не суют нос в чужие дела. Ни одна птица не стащила у меня сценарий и не напакостила за моей спиной. Кроме того, птицы продолжают водить с тобой компанию, даже если твои фильмы полная дрянь.

– О, это чувство мне знакомо.

– Сьюзен! – вмешался Адам. – Твои проекты идут на ура.

– Мои фильмы – мусор, Адам.

На другом конце террасы Роджер, пытаясь привлечь внимание Джона, стонал, словно тонущая подводная лодка, но Джон и Сьюзен не обращали на него никакого внимания, они чувствовали себя так, словно кроме них в ресторане больше никого не было.

Адам лихорадочно пытался найти выход из сложившейся ситауции, которая представлялась ему крайне неловкой, и наконец сказал:

– Может быть, вы и ваш, хм, коллега присоединитесь к нам, мистер Джонсон?

До Джона только сейчас дошло, что он стоит у всех на виду, в ресторане, окруженный людьми, настроенными поесть и посплетничать. Джон вдруг понял, что место, в котором он сейчас находится, прямо противоположно тому, где бы ему хотелось оказаться.

– Я… – пробормотал он.

– И что? – Сьюзен участливо взглянула на него.

– Я действительно хотел бы уйти отсюда… Может, пойдешь вместе со мной… ну, не знаю… прогуляться? Как ты?

Сьюзен встала, поймав удивленный и растерянный взгляд Адама.

– Я тебе потом перезвоню, Адам.

Обслуживающий персонал суетился вокруг, затем несколько минут длился эпизод, который вполне можно было бы вырезать, и вот уже Джон и Сьюзен выбрались на Норт-Робертсон бульвар и очутились среди спящих «саабов» и «ауди», в слепящем солнечном свете, от которого в глазах у них запузырился имбирный эль.

– Тебе удобно в таких туфлях? – спросил Джон.

– В этих? Да я могла бы на Альпы взобраться в таких тапочках, – улыбнулась Сьюзен. – Ни один мужчина никогда у меня такого не спрашивал.

– Похожи на итальянские.

– Я купила их в Риме в 1988 году, и они ни разу меня не подвели.

– В Риме? А что ты делала в Риме?

– Снималась в телерекламе соуса для спагетти. Может, видел. Ее крутили тысячу лет. Они потратили кучу денег, чтобы отвезти всех в Рим, а снимали все равно в павильоне, да еще реквизит был весь дрянной итальянский, так что получилось, будто съемки проходили в Нью-Джерси.

– Вот вам киношная экономика.

– Это был не первый мой опыт, но, пожалуй, один из самых странных. А тебе никогда не приходилось заниматься рекламой?

– Нет, я начинал прямо с художественных.

– Реклама – вообще странная штука. Ты можешь годами довольно успешно сниматься в еженедельных телесериалах, и никто про тебя даже не вспомнит, но достаточно появиться в три часа дня в какой-нибудь жуткой рекламе соуса, как люди тут же начнут обрывать твой телефон и вопить: «Я только что видел вас по телевизору!»

Мимо прошел почтальон, и, когда он уже обогнал Джона и Сьюзен, они, не сговариваясь, попытались повторить его размашистую походку, после чего состроили друг другу гримасы.