Скучный вид! Правда, городской центр, где Эрик побывал уже не раз, выглядел повеселее – его оживляли строения до трех-пяти этажей и редкие памятники почившим героям. Перед зданием Куршутбаима, местной охранки, даже раскинулась обширная площадь, украшенная парой барельефов. Они представляли шеренги идущих в атаку бойцов в глухих шлемах и шипастых латах; видно, изваять саму битву и лица хапторов скульптор не решился – по причине скудного таланта, как думалось Эрику. На барельефе слева шагал отряд Кшу, а справа – Ппуш, так как площадь и прилегающая территория являлись местом древнего побоища между этими кланами. Произошло оно в те годы, когда на Земле еще бродили мамонты.

Через полчаса они вкатили в центральные секторы. Проезды стали пошире, строения – повыше; здесь встречались торговые заведения с фасадами, на которых сияли голограммы с изображением мясных туш, флаконов кхашаша чудовищной величины и каких-то бытовых изделий. Навигатор снова взвыл, требуя, чтобы сбросили скорость. На этот раз Петрович подчинился.

Проехали площадь с мемориалом, над которым возвышалось бесконечно длинное здание Куршутбаима с редкими, разбросанными тут и там окнами, прикрытыми мерцающим экраном силовой защиты. С другой стороны площади, вытянутой с севера на юг, зазывно переливались голограммы на стенах Хакель’до, столичного центра развлечений. Здесь были кабаки для благородных тэдов, куда Эрик раз-другой заглядывал, а за проходами, в глубине – кхаши для простонародья с плохо очищенным пойлом, куда, во избежание драк, подмешивали апама’шака. Это снадобье снижало нервную активность хапторов, но о его действии на людей, даже защищенных имплантами, оставалось лишь гадать. Пробовать в Гешехте не советовали.

– Нам, кажется, сюда, – промолвил Абалаков, сворачивая с магистрали в довольно широкий проезд, затем в другой, третий и четвертый. Наконец шаух очутился перед массивной каменной платформой в рост человека. Над нею поднималась глухая стена двадцатиметровой высоты, и Эрик не сразу понял, что это и есть Пха’гебаим – мрачное квадратное здание, похожее на увеличенную раз в десять резиденцию земной миссии. Они объехали вокруг этой цитадели учености и знаний, разглядывая неприветливые стены, сложенные из темных базальтовых блоков. Пха’гебаим был окружен проулками, один из которых мог сойти за площадь; здесь, за каменным барьерчиком, находился подземный вход, а слева и справа от него – пара огромных изваяний, то ли древних воинов в латах, то ли космических бойцов в скафандрах. Кого именно изображали эти монументы, зависело от фантазии зрителей.

Петрович вышел из машины, осмотрел статуи, крякнул и покрутил пальцем у виска.

– Изваяно либо спьяну, либо по лености, – буркнул он, поворачиваясь спиной к произведениям искусства. – А вот и кабаки, целых три, и все, считай, напротив входа в этот Гробаим. Который же наш? Спросить бы надо или по названиям разобраться.

Но спрашивать было не у кого – вокруг здания царило полное безлюдье. Если, конечно, не считать хаптора в пестрых лохмотьях, который храпел под стеной кабака.

Эрик пересек площадь и осмотрел вывески заведений. Одно называлось «Дарге шеге» – «Обмочи рога», два других – «Хакель шинге» и «Чаржа кхош», что означало «Спуску не дам». Оборванец валялся под стеной «Хакеля», но говорить с ним не стоило – он спал глубоким сном, сопел, булькал и пускал пузыри из раззявленной пасти.

– Ну, что-то прояснилось? – спросил Петрович. – Что тут написано? – Он ткнул в корявые значки на деревянном столбе у входа в «Дарге шеге».

– «Обмочи рога», – перевел Эрик. – А еще тут у нас «Спуску не дам» и «Хакель шинге», то есть «Хакель обломаю».