Но особенно я не задумывался, лишнего времени не было ни для размышлений, ни тем более для опасений. Работа тут же полностью захватила меня. Я играл сначала маленькие роли, иной раз всего лишь в эпизодах, каждый раз такие, чтоб я мог выложиться, но не надорваться. К концу года я устроился точнее, меня пристроили — на вполне серьезные вторые роли. Зарабатывал я уже очень прилично, но, без сомнения, мог зарабатывать еще больше. Мудрость Рамспэя как импрессарио заключалась в том, что он, случалось, отказывался за меня от лучше оплачиваемых ролей и заставлял играть те, что подешевле. Он заботился о том, чтобы я не превратился в определенный типаж, чтобы меня не отождествляли только с одним амплуа. Он смело отказывался в таких случаях, пусть даже предлагаемая роль была одной из центральных в скетче или даже в сериале, если я не мог бы в ней показать ничего нового.

Тем не менее, мой доход перевалил за пятьдесят тысяч долларов. Это в два раза превосходило сумму, при которой мое соглашение с Роско становилось нерушимым. Таким оно и стало. Я платил по двум контрактам, два раза по десять процентов: один раз с вычетом налогов, другой — с чистых и наличными. После этого у меня оставалось чуть больше пятисот долларов в неделю, плюс «Ягуар», шкафы, набитые первоклассным барахлом и роскошная квартира.

На второй год нашего соглашения мой доход удвоился. Я имею в виду удвоение чистого дохода, он превысил тысячу долларов в неделю. Общий доход был значительно больше, к тому же я попал теперь в категорию облагаемых более высоким налогом. У меня было прочное положение актера на вторых ролях. Я снимался в самых крупных вторых ролях. Имя мое стало довольно известным. Когда я соглашался играть в телевизионных сериалах, в титрах меня называли дарстеллером. В спектаклях же я все чаще оказывался на положении звезды.

Однако именно в тот год кое-что напомнило мне о способностях Роско к предвидению — более подходящего слова не подберешь. Я столкнулся с неожиданной гранью его характера, и в наших отношениях появилось нечто новое. Он счел это само собой разумеющимся.

Сейчас я расскажу о том, что предварило дальнейшие значительные события. Мне пришлось провести неделю в Лас-Вегасе, вживаясь в роль. Я никогда не замечал за собой склонности к игре, но однажды вечером от скуки заглянул в казино. Я взял на тысячу долларов фишек и, делая ставки по сто долларов, получил хорошую серию. Очень скоро я поставил на максимум пятьсот долларов. Мне везло: буквально через минуту передо мной лежали двадцать тысяч долларов. Потом, естественно, удача от меня отвернулась. Я остановился, когда у меня осталось одиннадцать тысяч, то есть десять тысяч чистого дохода. Вернувшись из Лас-Вегаса, я встретился с Роско, чтобы расплатиться с ним и отдать его обычные десять процентов. Он сосчитал, что оставалось за мной со времени нашей последней встречи, и потребовал еще тысячу — десять процентов от суммы, выигранной в казино. Я отдал немедленно, у меня и в мыслях не было скрывать свои доходы. Я просто не подумал, что это общий доход. Мне не показалось странным, что он узнал о выигрыше — в казино со мной было много актеров.

Тогда я этому событию не придал значения, задумался об этом позднее. Со своей съемочной группой примерно через неделю я опять оказался в Лас-Вегасе. Мне опять захотелось поиграть — почему бы и нет, деньги у меня были.

На сей раз мне не везло с самого начала, а в общей сложности я проиграл четыре тысячи. Я искал счастья по разным казино. Проиграв в одном, я тут же уходил в другое. Таким образом я побывал в десятке заведений. Со мной никого не было, о моем проигрыше никто не знал. По приезде я, как обычно, выложил Роско десять процентов. К моему удивлению, он тут же вернул четыреста долларов. Я сообразил, что если он получает процент с моего выигрыша, то должен делить со мной и проигрыш.