— Что за дела, Джаспер?

— Какие дела?

— Пятьдесят два «не». Я прочел, Лотти принесла газету в постель, и я прочел. Меня чуть удар не хватил.

— Наверное, я должен был тебя предупредить.

— Только не говори, что ты это серьезно. Это провокация, обличение или еще какая-то чертовщина?

— Нет, просто статья. И в ней чистая правда.

— В каком смысле?

— Говорю тебе: я писал на полном серьезе, точно так, как все решил для себя.

— То есть ты заявляешь, что бросил писать?

— Да.

— С ума сошел?

— Знаешь, мне пора идти.

— Погоди минуту, Джаспер, нам надо поговорить; уж если со мной, с твоим агентом, ты не хочешь говорить начистоту…

— Мне нечего добавить: я бросил писать, и баста.

— Знаешь, что я скажу тебе, Джаспер, — ты слушаешь меня? Знаешь, что я тебе скажу?

— Да, говори, слушаю.

— Так вникни как следует: эту фразу я слышал десятки раз; ее без конца твердит столько писателей, ты даже представить себе не можешь! Сам Мартин Эмис однажды… хочешь — верь, хочешь — нет, но лет десять тому назад Мартин Эмис произнес те же самые слова — бросаю, дескать, писать, и баста. И это только один пример, я тебе приведу их штук двадцать, хочешь, составлю перечень?

— Полагаю, это лишнее.

— И знаешь, что еще я тебе скажу? Никто из них по-настоящему и не бросил, такого не бывает.

— Хорошо, ладно: мне правда пора идти, Том.

— Никто.

— Ладно, хорошо.

— А статья прекрасная.

— Спасибо.

— Ты бросил камень в стоячий пруд.

— Прошу тебя, не говори таких фраз.

— Что-что?

— Ничего. Я ухожу.

— Ты когда приедешь в Лондон? Я буду ждать. Лотти тоже будет счастлива с тобой повидаться.

— Том, я кладу трубку.

Эту последнюю фразу он произнес, уже положив трубку, так что Том Брюс Шепперд ее не услышал.

3

В маленьком испанском отельчике Джаспер Гвин с приятностью провел шестьдесят два дня. Когда настала пора платить по счету, там значились в качестве дополнительных услуг шестьдесят два стакана холодного молока, шестьдесят два бокала виски, два телефонных звонка, изряднейший реестр из прачечной (сто двадцать девять предметов) и перевод с банковского счета денег за покупку транзисторного приемника. Все это могло бы пролить свет на некоторые склонности гостя.

Из-за дальности расстояния, из-за уединенной жизни Джаспер Гвин во время пребывания в Гранаде не слишком задумывался о предмете своей статьи — разве что время от времени, наедине с собой. Однажды случилось ему встретить молодую словачку, с которой завязалась приятная беседа во внутреннем дворике какого-то музея. Была она яркая, уверенная в себе, прилично говорила по-английски. Сказала, что работает в университете Любляны на кафедре новой и новейшей истории. В Испанию приехала ради научных изысканий: занимается историей одной итальянской аристократки, которая в конце XIX века разъезжала по Европе в поисках реликвий.

— Представляете, в те годы нелегальной скупкой реликвий увлекались многие знатные католики, — объяснила она.

— В самом деле?

— Мало кто об этом знает, но история крайне увлекательная.

— Расскажите.

Они поужинали вместе, и после долгого рассказа о берцовых и лучевых костях разнообразных мучеников словачка стала говорить о себе, как ей повезло, что она занимается научными исследованиями, это очень интересно.