— Она нам всем понадобится, — ответил Шепперд.

Линнет пришла перед комендантским часом — ушла в самоволку, хотя никто уже за этим не следил; охрану перевели в другие места. Спать решили не ложиться. Линнет помогла Дексу загрузить в машину припасы; он заполнил бак резко пахнущим американским бензином.

В три часа пополуночи они в последний раз поели у Декса на кухне. Снаружи по-прежнему шёл крупный снег; ветер нёс его вдоль улицы и гремел оконными стёклами.

Декс поднял стакан с подогретой водой.

— За старый мир, — сказал он. — И за новый мир.

— Оба невообразимо странные.

Они ещё не закончили пить, когда услышали отдалённые звуки выстрелов.

Глава двадцать четвёртая

Индейцы уичоль из западной Сьерра-Мадре называли это ньерика — проход — и одновременно барьер — между миром повседневности и миром духов.

Ньерикой назывался также церемониальный диск, одновременно зеркало и лицо Бога. Он походит на мандалу. Четыре главных направления отходят от священного центра.

В изобразительном искусстве уичолей эти оси всегда изображаются на фоне пламени.

Говард добрался до шоссе до наступления темноты, но пересечь его не смог из-за нескончаемого потока транспорта, по большей части грузовиков и легковушек — прокторы и их имущество, немногочисленные армейские чины, последняя добыча из разграбленного города — всё направлялось на юг, в безопасность Фор-ле-Дюка. Должно быть, осталось совсем немного, подумал Говард.

Он вломился в заброшенную хижину неподалёку от дороги и, укрывшись в ней от снега, натянул на себя спальный мешок, чтобы не замёрзнуть, и стал ждать. Поспать возможности не было, да и времени, вероятно, тоже. Он устроился на древнем кресле-качалке из гнутого дерева, сделавшегося от холода ломким. Окна были серы от пыли.

Ожидание было самой тяжёлой частью. Всё было нормально, пока требовалось двигаться; не было времени для обдумывания следующего шага. Но когда приходилось ждать, он начинал бояться.

Он был так близок к смерти, как никогда до сих пор.

На время близость смерти парализовала его. Страх, казалось, засыпает его, как снег, ледяными кристалликами с тёмного неба. Говард поёжился и закрыл глаза.

После полуночи движение поутихло. Он пошевелился, встал на замёрзшие ноги — они болели — и сложил спальный мешок в рюкзак, чтобы унести его с собой.

Дорогу он пересёк бегом. Многочисленные следы колёс уже начали исчезать под свежими слоями снега; асфальт под ними был скользким и ненадёжным. Лес на противоположной стороне, на бывших землях оджибвеев, стоял тёмный и укрытый тенями. Говард включил ручной фонарь и принялся пробираться через лес вдоль грязной колеи на восток. Деревья были высокие; он прислушивался к звуку, с которым снежинки просеивались сквозь хвою. Каждое дуновение ветра сбрасывало на него каскады снега, который под лучом его фонаря превращался в поблёскивающий льдистый туннель.

Он миновал развилку. Налево шёл путь к испытательному полигону. Вперед — дорога к разрушенной лаборатории. Он пошёл вперёд, хотя эта дорога была не такая наезженная, полностью замёрзшая, и идти по ней было гораздо тяжелей.

Приближаясь к ближнему периметру лабораторного комплекса, он снова заметил призрачные фигуры, которые наблюдал прошлой осенью. В этот раз они были не такими страшными, хотя по-прежнему загадочными. Он их не интересовал; их вообще не интересовало ничто, кроме собственного передвижения — возможно, по кругу с центром где-то среди разрушенных зданий.