В библиотеку вернулась Беатриса.

— Надо было предложить этому репортеру рюмку хереса, — сказала она. — Но что теперь об этом говорить. Придется ему выпить со своим «информатором» в «Белом Олене».

— Скорее в «Колокольчике», — сказал Саймон.

— Почему ты так думаешь?

— Наша Лана предпочитает «Колокольчик».

— Да? Ну ладно, чем скорее все узнают, тем раньше закончится вся эта шумиха. — Она улыбнулась Брету, чтобы как-то смягчить невольный упрек. — Ну что, Брет, пошли посмотрим лошадей? У тебя есть костюм для верховой езды?

— То, что у меня есть, здесь не сочтут подходящим костюмом, — ответил Брет, заметив, с какой готовностью она ухватилась за возможность не называть его Патриком.

— Пойдем со мной, — сказал Саймон. — Я тебе что-нибудь подберу.

— Прекрасная мысль, — похвалила его Беатриса, радуясь миролюбивому тону Саймона. — А я пойду за Элеонорой.

— Ты рад, что тебя поселили в бывшей детской? — спросил Саймон, поднимаясь впереди Брета по лестнице.

— Да.

— Ты заметил, что там все те же обои?

— Заметил.

— А ты помнишь, как мы с тобой однажды вечером устроили бой между Айвенго и Квентином Дорвардом?

— Нет, этого я не помню.

— Само собой.

Опять слова Саймона повисли в воздухе, опять Брет ломал голову, как их понять.

Он прошел вслед за Саймоном в комнату, которую тот раньше занимал вместе с Патриком, и удивился полному отсутствию следов другого человека. Это была комната Саймона и только Саймона. И даже не спальня, а скорее кабинет: книжные шкафы вдоль стен, на каминной полке кубки, выигранные на скачках, на стенах рисунки, изображавшие лошадей, перед камином два кресла, в углу — небольшой письменный стол с телефонным аппаратом.

Саймон стал рыться в шкафу, а Брет подошел к окну. Он знал, что окно выходит на конюшню, но ее не видно за кустами сирени и деревьями золотого дождя. Вдали виднелась церковь. В воскресенье его, наверно, возьмут на утреннюю службу. Еще один барьер. Странно, почему Саймон употребил это слово?

Саймон вытащил из шкафа бриджи и пиджак.

— Должно быть впору, — сказал он, бросая одежду на кровать. — Сейчас поищу рубашку. — Он выдвинул ящик комода, на котором стояло зеркало и туалетный прибор. Комод был рядом с окном, и Брет, все еще чувствуя себя не в своей тарелке рядом с Саймоном, отошел к камину и стал рассматривать призы. Все они, за исключением одного, относились к годам, когда Патрика Эшби уже не было в Лачете. Исключение составлял маленький скромный кубок, который Саймон завоевал в Бьюресе на выступлениях детей-наездников на лошади Пейшенс. Это произошло за год до того, как Патрик Эшби покончил с собой.

Саймон оглянулся, увидел кубок в руках Брета, улыбнулся и сказал:

— Помнишь, он чуть не достался тебе?

— Мне? — переспросил захваченный врасплох Брет.

— Ну да, ты бы победил на Старом Гарри, если бы я не обошел тебя на втором круге.

— А, верно, — сказал Брет и добавил, чтобы перевести разговор. — С тех пор ты нахватал еще кучу.

— Да, есть немножко, — отозвался Саймон и опять принялся рыться в ящике комода. — Но это еще не предел. Я буду выступать в Балбридже и других престижных скачках — пока не доберусь до Олимпии.