— Она получает дивиденды на пастбище, — заметила Элеонора. — Ест за троих.

— Если кобыла каждый год приносит по жеребенку — и какому жеребенку! — то уж по крайней мере она заслуживает того, чтобы ей давали вволю поесть.

Саймон за обедом пил больше обычного, но вино на него как будто не действовало. Беатриса перехватила обращенный на Саймона взгляд викария, в котором, как ей показалось, была жалость.

Со своего конца стола Брет тоже посматривал на Саймона, но безо всякой жалости. Брет вообще, как всякий человек, который не склонен жалеть себя, редко жалел и других. Но Саймону он отказывал в сочувствии не только потому, что был чужд жалости. И даже не потому, что Саймон объявил ему войну: у него бывали враги, которых он уважал и которыми даже восхищался. Но в Саймоне Эшби было что-то отталкивающее. Вокруг сидели его родственники и друзья, и Саймон всех очаровывал своей веселостью, все они восхищались его благородством и стойкостью перед лицом неожиданного удара судьбы. Они восхищались его умением держать себя в руках, но им и в голову не приходило, что Саймон разыгрывал перед ними спектакль, за которым скрывалось нечто гораздо более грозное, чем ущемленное самолюбие.

Наблюдая за тем, как Саймон делал хорошую мину, Брет вдруг заметил в нем неуловимое сходство с кем-то, кого он совсем недавно повстречал. С кем-то, кто отличался такой же привлекательной внешностью, воспитанностью и отличными манерами и от кого тоже можно было ожидать чего угодно. Кто же это такой? Брет никак не мог вспомнить.

Как всякий человек, который пытается поймать за хвост ускользающее воспоминание, Брет злился, напрягая память. Кто же? Лодинг? Нет. Кто-то, кого он встретил на корабле по пути из Америки? Нет. Макдермотт? Нет. Черт возьми, так кто же?

— Патрик, а ты как думаешь?

Это сказал викарий. «Надо быть с ним поосторожнее», — подумал Брет. Он опасался встречи с Джорджем Пеком почти так же, как с Саймоном. Учитель знает о своем ученике много такого, чего о нем не знает даже родная мать. И Джордж Пек, наверняка, помнит много важных мелочей о Патрике. Однако встреча с Пеком прошла наилучшим образом. Нэнси поцеловала Брета в обе щеки и сказала:

— Какой же ты стал взрослый, мой мальчик! И такое серьезное лицо!

— У Патрика всегда было серьезное лицо, — сказал викарий, пожимая Брету руку.

Он глядел на Брета с интересом, но такой интерес возникнет у любого учителя, который увидит своего ученика после десятилетнего перерыва. И Брет, который в общем-то не очень жаловал священнослужителей, почувствовал, что викарий ему симпатичен. Но он все-таки относился к Джорджу с некоторой опаской: не потому, что тот был священнослужителем, а потому, что тот хорошо знал Патрика Эшби, и потому, что глаза на его некрасивом лице светились умом и проницательностью.

Увидев эти глаза, Брет порадовался тому, что Лодинг подробно натаскал его во всем, что касалось обучения Патрика. Джордж Пек был зятем Лодинга, и у Алекса была возможность, как он выразился, «наблюдать обучение близнецов с первого ряда партера».

Что касается сестры Алекса Лодинга, то такой красивой женщины Брет не видел никогда в жизни. До того, как Алекс с чувством живописал ему историю замужества своей сестры, Брет никогда не слышал о Нэнси Ледингем. «Могла сделать самую блестящую партию: любой мужчина с восторгом бы на ней женился хотя бы для того, чтобы каждый день на нее смотреть: так нет же, ей приспичило выйти за Джорджа Пека». Алекс показал Брету фотографии Нэнси во всевозможных одеждах: от купального костюма до роскошного платья, в котором ее представляли ко двору, но по фотографиям Брет не смог оценить по достоинству ее безмятежную красоту, ее веселость, ее прелестный характер.