Боже, как он был рад их видеть! Его сердце переполнилось любовью и нежностью. Ему так хотелось сжать их в объятиях, и только решительное выражение лица Джулии остановило его порыв.

– Спасибо, что пришла, – прошептал Эдвард.

Процесс начался. Гонсалес давал показания первым.

– Многие плантации, – заключил он, – такие же, как Ватерхаус. Наша задача состоит в том, чтобы улучшить условия жизни работников.

Он просто неотразим… такой красивый, смелый и умный, думала Джулия. Я никогда не перестану любить его. Моей сестре так повезло, а она не сумела оценить его.

Потом настала ее очередь выступать. Джулия отдала мальчика Фернандо и поднялась на место свидетеля.

В основном она рассказывала о положении женщин и детей. За ней выступали работники плантации. Они объяснялись на ломаном английском, но с таким чувством, что аудитория без труда понимала их. Затворы фотоаппаратов не переставали щелкать. Множество репортеров держали микрофоны, а операторы—камеры.

Обвиняемые были тщательно допрошены. Следствие особенно интересовалось нанесением увечий Гонсалесу.

Потом объявили перерыв. Стулья опустели. Один из работников плантации подошел к Гонсалесу выразить благодарность.

Я выполнила свой долг, с облегчением думала Джулия. Надеюсь, все пойдет так, как задумал Эдвард. Я не могу больше оставаться здесь. Так близко от него и в то же время так далеко.

Она взяла Джонни и, пожелав про себя Эдварду удачи, направилась в дамскую комнату переодеть мальчика.

– Джулия, подожди! – крикнул Эдвард, но она, казалось, не слышала. Не хотелось терять возможность поговорить с женой. Слишком много было поставлено на карту: их жизнь, их счастье.

– Извините, – сказал он, работнику суда, обходя его, – я должен быть с женой и ребенком.

Но, к его огорчению, Джулия исчезла слишком быстро. Может, она все еще переодевает Джонни? Тут Эдвард заметил их у машины метрах в тридцати от него.

Джулия не успела захлопнуть дверцу, как Эдвард появился перед ней.

– Нам надо поговорить, – настойчиво сказал он.

Но Джулия не хотела обсуждать развод лицом к лицу. Ей будет слишком больно.

– Я не хочу говорить с тобой здесь… на улице… – оборвала она его. – Я должна отвезти Джонни домой и уложить спать.

– Не так быстро, – продолжил Эдвард. – Джонни может поспать и в машине. Ведь решается и его судьба.

Как всегда, Джонни. Он любит сына, но не ее.

– Я больше не работаю на тебя и не обязана подчиняться…

Едва сдерживаясь, Эдвард понизил голос:

– Джул, дай мне шанс, черт возьми.

Но Джулия покачала головой. Скоро продолжатся слушания, а Эдвард стоял посреди улицы и разговаривал с ней. Неужели для него этот разговор важнее решения суда? С неожиданно возникшей надеждой она ждала продолжения.

Эдвард наклонился к ней.

– Я люблю тебя и хочу сохранить наш брак, – сказал он. – Надеюсь, ты понимаешь, что, не будь Джонни, я все равно женился бы на тебе. Просто, признаюсь честно, я сделал бы предложение много позже.

Уверенная, что ее слух играет с ней злую шутку, Джулия недоверчиво взглянула на мужа. Вероятно, ей все это снится.

– Я хочу, чтобы ты вернулась ко мне на любых условиях. Наш сын заслуживает обоих родителей маму и папу.

Казалось, южная ночь, освещенная уличными фонарями и озвученная далекими неясными голосами, ждала ее ответа вместе с Эдвардом. Ошеломленная неожиданным поворотом событий, Джулия пыталась проанализировать его предложение.

Он назвал ее мамой своего сына и сказал, что любит ее.