— В последние дни мы почти не видимся. А нужно ведь многое обсудить.

— Что? — удивленно вскинул голову Алеша.

— Ну как же… Наш отъезд в Америку. Нужно ведь собрать документы, подать на визу…

— Черт! Я совсем забыл… — смущенно протянул брат.

— Что забыл? — осторожно спросил Леонид.

— Ну, я же сказал тогда, что подумаю, и совсем забыл, что еще не дал тебе окончательного ответа.

— Я думал, все решено, — изобразил недоумение Леня.

Впереди показался их старый, на века выстроенный дом. Крупное серое здание, с высокими окнами, лепными карнизами, узкими немногочисленными балконами. Они миновали сырую подворотню, в которой когда-то, таясь от всевидящей бабки, впервые пили мелкими глотками вонючее «Жигулевское». Во дворе, заунывно скрипя, раскачивались качели. Старые липы шелестели запыленными темными листьями. Из какого-то окна доносилась негромкая музыка.

— Нет, Леня, нет. Ты извини, — покачал головой Алеша.

— Нет? — дернулся Макеев, все еще не в силах поверить, что все пропало, игра проиграна.

— Нет, не поеду. Я не могу, да и… не хочу. Спасибо за предложение.

Алеша дернул на себя тяжелую деревянную дверь подъезда. После яркого солнца прохладный затхлый сумрак лестничной клетки словно обрушился на Леонида. Или, может быть, на мгновение потемнело в глазах. Брат легко взбегал вверх по ступеням, Макеев же поднимался, наваливаясь плечом на перила. Отчего-то заныл вдруг сустав, тот, оперированный много лет назад, и Леня почти машинально нашарил в кармане таблетки.

В квартире было шумно. Хлопали двери комнат, кричала что-то мать, мимо пронеслась Марианна, открыла кухонный шкаф, принялась что-то быстро искать, грохоча и роняя на пол предметы. Леня, не вполне четко соображая после только что принятых таблеток, прошел в гостиную. Лев Анатольевич одиноко сидел за накрытым праздничным столом.

— Что происходит? — осведомился Леонид.

Тот пожал плечами:

— Кажется, что-то с вашей бабушкой. Меня просили не вмешиваться.

Макеев вышел в коридор. Дверь в комнату бабушки была заперта, видимо, задвинута чем-то изнутри. Лариса, все еще в свадебном платье, рыдая, молотила ее кулаками, крича:

— Мама! Мама, открой!

Рядом топтался Алеша. С кухни прибежала Марианна, сунула мужу напильник.

— Мама, отойди, — отодвинул Ларису Алеша.

Он склонился к замочной скважине и попытался отжать замок.

— Ах, я знаю, она покончила с собой, — выла Лара. — Говорила же, нельзя оставлять ее одну.

— Господи, Лариса Дмитриевна, что вы ерунду болтаете? — оборвала ее Марианна.

— Я знаю, я плохая дочь! — не унималась Лариса. — И плохая мать.

— Мама, ну побудь для разнообразия хорошей женой, иди к мужу, — увещевал ее Алеша, продолжая сражаться с замком.

Наконец язычок отскочил, дверь поддалась под плечом Алексея, но до конца не открылась.

— Лень, помоги! — попросил он.