— Что тебе нужно?

Мне не приходится долго размышлять над ответом.

— Развод!

2. Кхарджи

В Кхарджи, деревне, где я выросла, женщин не учат выбирать. Когда моей матери, Шое, было шестнадцать лет, она безропотно вышла замуж за отца, Али Мохаммеда аль-Ахделя. А когда он спустя четыре года решил расширить нашу семью и взял вторую жену, мама снова покорно подчинилась желаниям своего супруга. Свое замужество я восприняла с таким же смирением — еще не понимая, на что себя обрекаю. Девочки моего возраста не должны подвергать сомнению решения взрослых.

— Откуда берутся дети? — как-то раз невинно спросила я у Omma.

— Узнаешь, когда подрастешь! — ответила она, отмахиваясь от моего вопроса.

Хоть мне и не удалось удовлетворить свое детское любопытство, я послушно отправилась в сад к братьям и сестрам. Больше всего мы любили играть в прятки. В долине Вади Ла'а провинции Хадджа, расположенной на севере Йемена, где я родилась и прожила первые годы своей жизни, можно найти тысячу и одно укрытие, идеально подходящее для наших игр: расщелины в стволах деревьев, скалы, небольшие, изломанные временем пещеры. Устав от беготни, мы забирались в высокую траву и отдыхали, уютно свернувшись в гнездышке из свежей зелени. Солнце пользовалось моментом затишья и гладило лучами нашу кожу, делая ее еще более темной. Отдохнув, мы принимались носиться за курами или дразнили осликов, тыкая в них прутиками.

У матери было шестнадцать детей. Она столько выстрадала, молча переживая три выкидыша, что теперь воспринимает каждую беременность как вызов судьбе. Одного ребенка она потеряла практически сразу после рождения. Четыре брата и сестры, которых мне не довелось увидеть, стали жертвами врачебной ошибки. Им было от двух месяцев до четырех лет.

Мама родила меня дома, как и всех остальных детей, вытянувшись на циновке, обливаясь потом, мучаясь и моля Бога о том, чтобы Он защитил новорожденного младенца.

— Тебе потребовалось много времени, чтобы появиться на свет. Схватки начались поздно ночью, в два часа. Сами роды длились все утро и почти весь день, а ведь тогда было лето, стояла невыносимая жара. Ты родилась в пятницу, в праздничный день, — иногда рассказывает мама, чтобы удовлетворить мое любопытство.

Но даже если бы я родилась в обычный будний день, это ничего бы не изменило. Omma даже не думала о том, чтобы ехать в больницу. Наша деревня, затаившаяся в глубине долины, находилась слишком далеко от каких-либо медицинских учреждений. Всего пять маленьких каменных домиков — ни мэрии, ни бакалеи, ни автомастерской, ни парикмахера. Даже мечети там нет! Добраться в деревню можно только верхом на муле. Лишь некоторые отчаянные водители грузовиков рискуют ездить по каменистой дороге, пролегающей по краю оврага, — из-за этого им приходится каждые два месяца менять колеса. А теперь представьте — как бы мама со схватками отправилась в больницу? Ей пришлось бы рожать под открытым небом! Omma говорит, что даже передвижные клиники не решаются заезжать в Кхарджи.

— Но кто же тогда помог тебе? — допытываюсь я, когда Omma, устав от моих бесконечных вопросов, забывает рассказать конец истории о моем рождении.

— К счастью, рядом была твоя старшая сестра Джамиля! Как и прежде, она помогла мне перерезать пуповину кухонным ножом, потом искупала тебя и запеленала. А дедушка Жад решил назвать тебя Нуджуд. Говорят, что это бедуинское имя.

— Omma, скажи, я родилась в июне или в июле? Или в августе?

В этот момент мама обычно начинает злиться.

— Нуджуд, когда же ты прекратишь задавать столько вопросов? — раздраженно отзывается она, чтобы наконец прекратить этот разговор.