Блу тянет меня ближе до тех пор, пока мое тело практически вплотную не приближается к его, но все равно я не буду смотреть ему в глаза. Он не платит за это. Никто не платит. Они раскошеливаются, чтобы коснуться меня, причинить мне боль. Трахать меня. Но они не платят за то, чтобы я смотрела им в глаза, поэтому я и не смотрю.

Его рот расположен вблизи моего уха, и я могу чувствовать бороду, когда он разговаривает.

— Тогда почему бы тебе не доказать это. Покажи мне, какой дружелюбной ты можешь быть.

Грубо отвечаю.

— Я следующая.

Его хватка усиливается, и я уже представляю синяки. Дома в душе, я смываю с себя вонь этого места, позор, но не могу смыть темный силуэт его пальцев там, где они давят на мою кожу. Он отпечатывается на мне, становясь частью меня, к моему горлу подступает желчь.

— Я следующая, — повторяю шепотом.

Даже Блу не хочет злить сильных мира сего. Я вижу отблеск сожаления в его глазах. Он отпускает меня.

— Позже, Прелесть.

Я вздрогнула, хотя это мое имя. Не настоящее, но это то, как они называют меня здесь.

Это то, кем я здесь являюсь.

Он отходит в сторону, и я спешу вниз по темному коридору. После длительной практики я проворнее на каблуках, чем босиком. Огни по обеим сторонам коридора и система освещения для того, чтобы во время прогулки чувствовать себя гламурно или, может быть, чтобы убедиться, что мы не споткнёмся на наших шпильках. Для тех, кто чувствует себя в стрип-клубе не на своем месте, освещение лучше, чем темнота, пыльные углы и стыд. Это напоминает мне взлетно-посадочную полосу, но не в стриптизерской терминологии, а реальную полосу для самолетов с огнями по обеим сторонам, чтобы направлять меня. В любой момент я могу уехать. Могу освободиться.

Я должна верить, что это единственный способ, чтобы продолжать жить.

И я жду своего выхода. В ловушке. Обратная сторона бесплатной жизни.

Я стою за кулисами. Двадцать лет назад этот уголок был наполнен рабочими, костюмерами и исполнителями, ожидающими своего сигнала. Но сейчас есть только я. Дрожу под кондиционером. Музыка полностью затихает.

Кенди сползает назад, ее кожа блестит от пота и блесток, пахнет алкоголем и вишней. Она самая красивая девушка здесь, за исключением следов от уколов на ее руках и черноты под глазами, которую она слишком часто и так умело прячет под толстым слоем макияжа. Звучат первые ноты моей песни.

— Удручает, — говорит она мне, поправляя бретельки своего лифчика.

Она никогда не была поклонницей выбранной мною песни. По-видимому, блюз является скучным.

— У нее хороший бит, — говорю я, но она права. Конечно это так. Кенди наверняка зарабатывает больше, чем многие здесь, Лола тоже зарабатывает больше меня. Но если я не могу танцевать классику, то, по крайней мере, я выберу то, что хочу слышать.

Она смеется.

— Хороший бит? Ты все еще думаешь, что это о танцах?

Я качаю головой, но улыбаюсь. Она производит на людей впечатление распутной школьницы с косичками. С ее жвачкой и популярными песнями, которые она обожает. Она называет это брендингом.

— О чем же тогда?

— О трахе конечно. - Потом она пошла по коридору, направляясь в раздевалку.

Моя улыбка начинает угасать, когда я смотрю ей вслед. Что может удручать больше, чем трах?

Я прохожу через занавес уже после того, как звучат первые аккорды моей песни. Но этого, кажется, никто не замечает. Кенди говорит о трахе. Как о голом существе на продажу. Не о танцах. Ставлю одну ногу перед другой и раскачиваю бедра все быстрее с каждым шагом. Черный атласный бюстгальтер. Трусики из черной ленты. Это темно и сексуально, но банально. Предпочитаю, чтобы меня не запоминали. Я бы хотела забыть.

Первые мгновения на сцене я всегда ослеплена.

Яркие огни, дым. Стена звука, я почти касаюсь ее пальцами, словно она пытается удержать меня, толкает обратно и защищает от того, что происходит дальше.