— Это ты правильно рассудил, — одобрил Митька. — Ну а если ты вдруг в какую ни на есть немецкую мамзель влюбишься? Тогда что будет?

— Это я-то?

— Да, ты-то.

Гремин расхохотался — таким несуразным ему показалось предположение Жемчугова — и воскликнул:

— Нет, брат, теперь не до таких дел! Когда же теперь об амурах думать? Теперь надо о родной земле стараться и ради нее все остальное забыть. Мне ничего на ум прийти не может теперь, кроме нашего общего горя.

— Да ты, брат, совсем хороший парень, — воскликнул Митька, — молодец, право слово, молодец!.. Так оно и следует. Ну а как ты думаешь поступать с тем, кто уже имел зазнобу? Вот хотя бы взять сожителя моего Ваньку Соболева?

— Иван Иванович, у которого ты проживаешь? Что ж он?

— Да женится на днях, своим домом обзавестись желает. Такие у него обстоятельства подошли. Тут длинная история, и когда-нибудь ты о ней узнаешь. Пока же скажу — он свое счастье нашел!

— Ну а ты как же? — спросил Гремин.

— Как я?

— Ну да! Ведь если Соболев женится, так тебе у женатого человека оставаться на холостой ноге не приходится… Ты куда же денешься?

Жемчугов молчал. По-видимому, он еще сам себе такого вопроса не задавал.

— Не знаю, — проговорил он, — я о себе еще не думал. В самом деле, мне оставаться у него неловко, если он женится.

— Знаешь что, Митька, — предложил Гремин, — переезжай тогда ко мне! Право, будет все отлично: я ведь теперь одинок, дом у меня большой, я тебе отведу лучшую горницу, а уж рад буду, как не знаю что!

— А что же, — проговорил Митька, — и вправду, возьму и перееду к тебе. Ты мне понравился сегодня вконец. Знаем мы друг друга давно, но все-таки я не думал, что таков ты, как это на самом деле. С тобой кашу сварить можно.

— И сварим! — Гремин протянул руку Жемчугову.

— Только откровенность за откровенность, — сказал тот, ударяя по руке Гремина. — Ты мне признался, что сердце у тебя, как это говорится, свободно, а я, брат, «пленен».

— И кто же твоя Пленира?

— Крепостная, брат, девка.

— Крепостная? И ты любишь ее?

— Очень.

— Простую крепостную?

— He совсем она простая.

— А какая же?

— Да лучше всех Пленир из благородного звания.

— Образованная?

— Очень образованная. Ее, видишь ли, прежний ее помещик в актрисы готовил и обучил всему за границей. А теперь она досталась в крепость сестре его жены, дворянке Убрусовой.

— Послушай, так ведь тебе, чтобы жениться, нужно откупить ее!

— Вот именно.

— А много ли за нее эта Убрусова просит?

— А почем я знаю? Я не приценялся. Все равно денег у меня нет.

— Как же тебе быть тогда, Митька? Как зовут твою девушку-то?

— Аграфеной, а в сокращении зовут попросту Грунькой.

— Да, — вздохнул Гремин, — знаешь, легче, мне кажется, освободить Россию от немцев, чем обмозговать твое дело.

— И потруднее дела обмозговывали! — махнул рукой Митька, не смущаясь. — Уж если только от немцев Россию освободим, так мое-то дело пустячным окажется впоследствии.

— Люблю тебя за то, что не унываешь, — проговорил Гремин.