У меня перехватило горло.

— Но это чудовищно.

— Психологи не имели возможности проверять свои теории, кроме как самыми маргинальными способами, — сказал Смайт, словно не услышав меня. — Я поднимаю психологию из трясины гуманитарных наук в царство точных — давая ей такую же безупречную чёткость, какая есть, скажем, в физике элементарных частиц.

— С копиями меня?

— В них нет недостатка; они — словно запасные эмбрионы, произведенные в ходе оплодотворения in vitro.

Я потрясённо покачал головой, однако Смайт этого, казалось, не заметил.

— Вы знаете, какие я сделал открытия? Хоть представляете себе? — Его брови взобрались высоко на его розовый лоб. — Я могу отключить формирование долговременной памяти; дать вам фотографическую, эйдетическую память; сделать вас религиозным; заставить вас ощущать вкус цвета и слышать форму; замедлить для вас течение времени; дать вам безупречное чувство времени; заставить ваш фантом думать, что у него есть хвост или матка. Без сомнения, я очень скоро обнаружу корни наркотической зависимости и научусь избавлять людей от неё. Я смогу дать сознанию контроль над обычно автономными процессами типа частоты сердцебиения. Смогу дать взрослым ту лёгкость, с которой ребёнок овладевает новыми языками.

— Вы знаете, что происходит, когда вы вырезаете одновременно шишковидное тело и поле Брока? Когда полностью изолируете гипоталамус от остального мозга? Когда делаете так, что то, что обычно кодируется в одном полушарии, проецируется на другое. Что происходит, когда вы пробуждаете человеческий разум в теле с тремя руками, или четырьмя? Или с глазами, один из которых смотрит вперёд, а другой — назад?

— Я теперь знаю. Я знаю больше о том, как на самом деле работает мозг, чем Декарт, Джеймс, Фрейд, Сёрль, Чалмерс, Нагель, Бонависта и Чо вместе взятые. И я только начал свои исследования!

— Боже, — сказал я. — Боже. Вы должны прекратить. Я запрещаю.

— Я не уверен, что вы вправе это сделать, — сказал Смайт. — Вы не создали свой разум; он не является субъектом копирайта. Кроме того, подумайте о пользе всего того, что я делаю.

— Пользе? Вы мучаете всех этих людей.

Смайта остался непоколебим.

— Я провожу исследования, которые требуется провести.

Прежде чем я успел ответить, заговорил Гадес — впервые за последние несколько минут.

— Пожалуйста, мистер Салливан. Вы единственный, кто может нам помочь.

— Почему я? Потому что я моложе других?

— Отчасти. Но это лишь мала часть.

— Тогда что ещё?

Гадес смотрел на меня, Смайт смотрел на Гадеса.

— Вы способны к спонтанному запуску, — сказал Гадес. — Больше никто.

Я совершенно растерялся.

— Что?

— Если вы, будучи мнемосканом, потеряете сознание, то это будет не навсегда, — сказал Гадес. — Сознание вернётся само, по собственному хотению. Ни одному из прочих мнемосканированных этого не удавалось.

— Я не терял сознание, — сказал я. — С тех пор, как оказался в этом теле.

— Теряли, — сказал Гадес. — Почти сразу же после того, как были созданы. Не помните? В нашей лаборатории в Торонто.

— Я… ох…

— Вспомнили? — спросил Смайт, выпрямляясь. — Был момент, когда что-то пошло не так. Портер это заметил — и его это потрясло.

— Я не понимаю. Что в этом такого потрясающего?

Смайт развёл руками, словно это было очевидно.

— Вы знаете, почему мнемосканы никогда не спят?

— Мы не утомляемся, — сказал я.