— О, я никогда не выглядела сногсшибательно. Так, — она развела руки в стороны, — я выглядела в 1990. Я подумывала о том, чтобы стать ещё моложе, но это было бы глупо.

— Тысяча девятьсот девяностый, — повторил я. — Это вам, получается…

— Тридцать, — не задумавшись, подсказала Карен. Но моя реплика удивила меня самого: я ведь прекрасно знал, что нельзя спрашивать женщину, сколько ей лет, и намеревался произвести свои подсчёты молча.

Она продолжала:

— Это показалось мне разумным компромиссом между юностью и зрелостью. Сомневаюсь, что смогла бы убедительно изобразить себя такой пустоголовой, какой была в двадцать.

— Вы выглядите великолепно, — снова сказал я.

— Спасибо, — ответила она. — Вы, кстати, тоже.

Сомневаюсь, что моя синтетическая плоть способна краснеть, но почувствовал себя я именно так.

— Просто несколько небольших улучшений тут и там.

Доктор Портер вмешался:

— Я спросил миз Бесарян, не позанимается ли она с вами немного. Видите ли, у неё в этих делах опыт даже больше, чем у наших лаборантов.

— В каких делах? — спросил я.

— В том, чтобы учиться ходить, будучи взрослым, — объяснила Карен.

Я непонимающе уставился на неё.

— После инсульта, — подсказала она, улыбнувшись.

— А, точно, — сказал я. Её улыбка больше не была асимметричной; последствия инсульта были аккуратно скопированы в наногеле нового мозга, но они, вероятно, применили какой-то электронный трюк, просто заставив левую половину её рта выполнять в точности те же движения, что и правая.

— Ну, тогда я вас оставлю на время, — сказал Портер и театральным жестом погладил себя по животу. — Может, ещё успею перехватить что-нибудь на ланч — вам-то есть теперь не нужно, а вот я уже успел проголодаться.

— И, кроме того, — сказала Карен, и я готов поклясться, что её синтетические зелёные гласа блеснули, — когда один мнемоскан помогает другому, это, вероятно, полезно для них обоих, верно? Даёт им понять, что есть другие им подобные и прогоняет отчуждение подопытного кролика.

Портер сделал уважительное лицо.

— Я точно знаю, что вы не выбирали опцию рентгеновского зрения, — сказал он, — но вы видите меня насквозь. Вы прирождённый психолог.

— Я пишу романы, — сказала Карен. — Почти то же самое.

Портер улыбнулся.

— Ну, тогда, если позволите…

Он вышел из комнаты, а Карен, уперев руки в боки, принялась осматривать меня.

— Итак, — сказала она, — у вас проблемы с ходьбой.

Она была не слишком высокого роста, но со своей инвалидной коляски я смотрел на неё снизу вверх.

— Ага, — ответил я, выразив в коротком слове смесь смущения и отчаяния.

— Не волнуйтесь на этот счёт, — сказала она. — Всё наладится. Вы можете научить свой мозг заставлять тело ему повиноваться. Поверьте, я знаю — не только потому что у меня был инсульт, но и потому, что когда я была девочкой в Атланте, я танцевала в балете, а это учит тело очень многим вещам. Ну что же, давайте приступим?

Всю мою жизнь я терпеть не мог просить помощи; я почему-то думал, что это признак слабости. Но сейчас я о ней не просил; её мне предложили. И, приходилось признать, она мне в самом деле была необходима.

— Э-э… конечно, — ответил я.

Карен хлопнула в ладоши. Я помнил, какие распухшие у неё раньше были суставы, как просвечивала кожа. Но сейчас её руки были молоды и сильны.

— Замечательно! — воскликнула она.