— Простите.

— Да нет, вполне законный вопрос. Мне было около сорока, когда в Канаде легализовали однополые браки. Собственно, я приезжала в Торонто… когда это было? в две тысячи третьем? — на свадьбу моих знакомых-лесбиянок; они приехали из Штатов специально, чтобы пожениться.

— Но США не разрешают однополые браки — я помню, даже приняли поправку к конституции, которая их запретила.

Карен кивнула.

— США много чего не разрешают. Поверьте, многим из нас этот постоянный дрейф вправо совсем не по душе.

— Но вы всё же против множественных браков?

— Да, думаю, против. Но я не уверена, что смогу сформулировать причину. Ну, то есть, я знаю множество одиноких матерей, которые прекрасно справились — включая мою сестру, упокой Господь её душу. Так что моё определение семьи определённо не ограничивается двумя родителями.

— А как насчёт одиноких отцов? И одиноких отцов-геев?

— Ну, да, это тоже нормально.

Я облегчённо кивнул; старые люди бывают такими консервативными.

— Так что же тогда не так с множественными браками?

— Я так думаю, что в реальности выполним лишь тот уровень обязательств, какой существует в парном браке. Более широкая структура их размывает.

— Ну, я не знаю. Многие люди имеют неограниченный запас любви; спросите любого выходца из большой семьи.

— Возможно, — сказала она. — Я так понимаю, что вы поддерживаете множественные браки?

— Конечно. То есть, сам я вступать в такой не собираюсь, но не в этом же дело. В разное время я был знаком с несколькими триадами и двумя квартетами. Все они были искренне влюблены; они сформировали стабильные, долговременные отношения. К чему запрещать им называть эти отношения браком?

— Потому что это не брак. Это другое.

Я определённо не хотел затевать дискуссию, так что просто промолчал. Снова бросив взгляд на телевизор, я обнаружил, что ведущий рассказывает о смерти бывшего президента США Пэта Бьюкенена, скончавшегося вчера в возрасте ста шести лет.

— Скатертью дорога, — сказала Карен, глядя на экран.

— Рады, что он умер?

— А вы нет?

— Тогда, может быть, вы поддерживаете множественные браки просто потому, что это ещё одно отличие между нашими странами? — спросила Карен.

— Вовсе нет, — ответил я. — Я вам сказал, почему я их поддерживаю.

— Простите. — Она взглянула на экран. Сюжет о смерти Бьюкенена закончился, но она, похоже, продолжала о нём думать. — Я радуюсь его смерти, потому что это может стать концом эпохи. В конце концов, это судьи, которых он посадил в Верховный Суд, отменили решение по «Роу против Уэйда», и я не могу ему этого простить. Но он был на двадцать лет старше меня — его ценности были сформированы предыдущим поколением. А теперь его нет, и я думаю, что, возможно, появилась надежда на перемены. Но…

— Да?

— Но я теперь не уйду, верно? Вашим друзьям, которые хотят, чтобы их отношения признали групповым браком, придётся мириться с людьми вроде меня, закоснелыми, всюду сующими свой нос и стоящими на пути прогресса. — Она посмотрела на меня. — А это ведь правда прогресс, не так ли? Мои родители так и не приняли однополых браков. Их родители не понимали необходимости десегрегации.

Я посмотрел на неё новыми глазами — и в переносном, и, конечно же, в прямом смысле слова.

— В душе вы философ, — сказал я.

— Может быть. Полагаю, все хорошие писатели — философы.

— Но я думаю, что вы правы — по крайней мере, до какой-то степени.