— Ой-ой, дядька Данилушка! Это ж лазутчица переодетая! — жарко зашептала в ухо встревоженная Бустя. — Мне дядька Потык про таких сказывал.

«Еще одна баба, — с тоской подумал Данька. — Опять неприятности». Он повторно провел мокрой тряпкой по измазанному личику лазутчицы — случайно зацепил засаленные черные патлы, и грязный парик легко съехал набекрень! Из-под накладной шевелюры словно оранжевым золотом ударило в глаза — как стянутая пружина развился пучок скрученных рыжевато-ржаных волос… «Снова баба, да покрасивей прежних. Как я устал…»

— Ну что, сразу прибьем или сначала медом напоим? — кисло улыбнувшись, покосился на Бустю.

— Сразу прибьем, — недрогнувшим голосом ответил подросток.

— Угу, — сказал Данила, и в этот момент лазутчица открыла глаза. Серо-голубые с темным ободком, как у волчонка. Четыре секунды прямо смотрела на Данилу, не моргая — только быстро облизала сизые от естественного грима губы. Потом прикрыла веки и — сладко потянулась, изогнувшись полуобнаженным телом по лавке, развела руки за голову и покрутила в воздухе кулачками. Чуть поморщилась — от боли в предплечье. Снова подняла ресницы на Данилу — и вдруг вздрогнула, замерла.

— Тихо, тихо! — на всякий случай сказал Данька. — Не надо резких движений.

Бустя — отважный ребенок — поспешно подступила на шаг, сжимая в руке кочергу. А Даниле стало страшно — почудилось, что в глазах измазанного рыжего волчонка пугливо мелькнула и скрылась, снова скользнула горячей звездой и замерцала… любовь. «Что за наваждение! Я же давно избавился от Метанкиных браслетов, зашвырнул на самую середину глубокого озера!» — подумал Данька и вдруг понял, куда устремлен серый взгляд лазутчицы. Повыше Данькиных глаз в русых волосах девушка разглядела светлый ремешок с вышивкой вручную — заветный подарок Михайлы Потыка.

Не отводя влюбленных глаз, она медленно поднесла ладошки к перепачканной мордочке и приподняла светлое золото прически над лицом — пальцы утонули в густой рыжеватой челке. Из-под огненных прядей вынырнула точно такая же тесемка, тесной лентой перехватывавшая белоснежный лоб под волосами девушки. Через мгновение тонкие ручки уже обвили Данькину шею, и лазутчица повисла на нем, тихо визжа от радости, ерзая локтями и тыкая кулачками в спину.

Нельзя сказать, что Данила растерялся окончательно. Он даже успел сделать самое необходимое в этой непростой ситуации: коротким жестом остановил подскочившую сбоку Бустю с занесенной в воздух дымящейся кочергой.

— Братец, любимый братец… — различил Данька птичье воркование рыжей лазутчицы у самого уха. — Нашла тебя, нашла-пренашла наконец! Как чудесно-расчудесно!

«Девчонка — сестра Михайлы. Значит, и моя тоже, — пронеслось в голове, и Данила с облегчением выдохнул, мягко обнял лапами узкую спинку сестры. — Напрасно Потык не рассказал о родственниках. Впрочем, в любом случае — неплохо. По крайней мере эта лазутчица теперь не захочет всадить мне нож в спину». Кстати, рукоять ножа Данила отчетливо ощущал нижней частью живота — девушка прильнула к нему искренне, позабыв о спрятанном кинжале за поясом.

— Братец! Уходи скорее, здесь опасно! — Она резко отпрянула, вскочила на ноги, дернула за рукав: — Берегись! Дворянин Белая Палица уже совсем близко! Он послал меня, он приказал мне разведать, не здесь ли прячется крещеный славянин… и вот, ха-ха, я нашла этого славянина! Это — мой любимый братец! Теперь… они придут и убьют! Бежим! В лесу моя лошадь!

— Хвала, хвала Мокоше! Как же я рада-радешенька! — снова сильные ручки стиснули плечи, и девка с лету запрыгнула на опешившего Даньку — с ногами, обнимая коленями за бедра, шумно чмокая перемазанным ртом в небритые щеки: — Теперь нас двое, братец! Бежим, в гробу я видела этого Белого Палицу! Ты крещеный, братец? — хорошо, я тоже покрещусь, коли велишь! Только — скорее-скорее прочь отсюда…

Она вдруг хлопнула себя по рту ладошкой, блеснула глазами:

— Тихо! Ты слышал? Крик сойки…

Данила едва уловил среди лесного шороха снаружи далекий всхлип птицы.