И он все сделал именно так, как описал. Ей нравилась немецкая точность. То, как внимательно он изучил ее фотографию и уже хорошо знал тело, когда они встретились. Как он говорил, что ему нравятся ее волосы, а потом зарывался в них лицом.
«Меня зовут Ганс. Мне тридцать семь лет, разведен, хотел бы начать новую жизнь с женщиной моего возраста. Мне нравятся стройные брюнетки. Прости мне плохой английский. Ты мне нравишься. Я еще не знаю тебя, но ты уже мне нравишься».
«А ты нравишься мне еще больше!»
В этом году ей будет сорок. Она в шутку называла его молодым любовником. Он хохотал, и ей это нравилось; у него было хорошее чувство юмора. Немного своеобразное, порочное.
Все в нем было порочным.
Дженет знала, что выглядит хорошо. Красавицей не была, но понимала, как сделать так, чтобы казаться привлекательной и сексуальной. Одеться так, чтобы убить наповал, чтобы все мужчины смотрели только на нее. Занятия аэробикой дважды в неделю помогали ей держать себя в форме, Если вспомнить одно из самых противных высказываний Тревора, раньше она страдала компульсивным перееданием — и перепиванием, — чтобы получить душевный комфорт. Потом она узнала о программе «весонаблюдателей», и вскоре жир, а за ним и целлюлит исчезли. Фигура приобрела стройность, живот не был похож на мешок, как у некоторых ее подруг, родивших детей. Грудь была по-прежнему упругой и приподнятой, в нарушение всех законов гравитации.
Дженет предпочла бы стать выше ростом — всегда мечтала об этом, — но нельзя иметь все, что пожелаешь.
Как сказал Тревор, когда они впервые занимались любовью: «В постели все люди одинакового роста». Тогда это ее развеселило.
Тревор любил повторять, что ничто сделанное в жизни не бывает напрасным.
Он любил сыпать умными фразами, было время, когда Дженет их внимательно слушала, с обожанием, сохраняла в памяти и при случае повторяла.
Дженет так сильно его любила, до боли.
Но она ничего не имела против боли. Это было одно из того, в чем Тревор по-настоящему знал толк. Узлы, наручники, зажимы на соски, кожаные ремни, ошейники, хлысты и бамбуковые хлопушки. Ему нравилось причинять ей боль; он знал, как и в каком месте. Она не возражала, потому что любила его.
Но все это было тогда.
Дженет изменилась в период между «тогда» и «сейчас». Они оба изменились. Его горизонты сузились: ее расширились.
«Любую систему можно разрушить». Это тоже было одним из его высказываний.
И он был прав.
Их разделяла целая жизнь. Так ей казалось. И тысяча двести двенадцать километров, которые она проехала по сосновому лесу, припорошенному декабрьским снегом. Щелчок. Уже одна тысяча двести тринадцать.
Дженет ехала со скоростью сто тридцать щелчков в час. На заднем сиденье лежала вся ее жизнь, упакованная в два больших чемодана. Одна тысяча двести четырнадцать.
Гаген-3.
Скоро поворот. От предвкушения сжало горло. Сколько деревень, маленьких и больших городов она проехала за всю жизнь, задаваясь вопросом: «Каково было бы здесь остановиться? Остаться в совершенно чужом месте, где не знаешь ни одного человека, снять номер в гостинице или небольшую квартиру и начать новую жизнь?»
Ее мечта вскоре осуществится. Гаген. До недавнего времени он был для нее лишь пунктом на карте Гугл. Гаген. Тридцать седьмой по величине город Германии. Ей это нравилось. Население двести тысяч. Расположен на берегу реки Рур. Город, о котором мало кому известно в мире, за исключением его обитателей. Некогда индустриальный, теперь, если верить информации в Интернете, он был популярным центром искусства. Это ей тоже нравилось. Она уже видела себя в месте, ставшем центром искусства.
До настоящего времени Дженет была далека от творчества. Как-то не оставалось времени. Во время рабочей недели всегда была в дороге, поскольку трудилась в отделе продаж компании, выпускавшей промышленные щетки. |