Гафис говорит: «Благодари небо за каждое мгновение, данное тебе, как за дар Аллаха». Кто предузнает конец каждой вещи?
— Баллах таиб! Клянусь Аллахом! Умно сказано. Но к чему же книга, когда она запечатана?
— Есть мудрые мужи, которые могут читать наш кил мет и предвидеть будущее.
— Точно. Но я заметил, что они обыкновенно уведомляют нас о событиях тогда, когда они уже случились. Что такое толкователи звезд? Шарлатаны, плуты — больше ничего. — И паша стал снова курить.
— Ваше Благополучие, — начал Мустафа, — в приемной подлейшая из собак ждет повеления предстать пред светлые очи ваши. Этот гяур пришел из Китая, он неверный, с двумя хвостами.
— С двумя хвостами! Что он, паша, что ли?
— Паша! Истаффир Аллах! Собака, подлейшая собака, клянусь бородой пророка! Только собака с двумя хвостами.
— Пусть войдет сюда, посмотрим! — сказал паша. Два невольника ввели тощего желтого китайца; все лицо его было испещрено морщинами, глаза узкие и маленькие, скулы выдались вперед, нос заменяли две дырки, а в его огромном рту виднелись два ряда зубов, которые превосходили чернотой самые лучшие чернила.
Только вошел он в комнату, как повалился на колени, потом головой своей обтер с полу пыль и опять ударился лбом оземь.
— Встань, двухвостая собака! — сказал паша.
Но костлявый китаец и не думал слушаться повеления паши; два невольника приподняли его голову за косы, которые были больше аршина длиной, и китаец оставался на коленях с потупленными в землю глазами.
— Кто ты, собака? — спросил паша, которому очень понравилось раболепие китайца.
— Подлейший из рабов Вашего Благополучия, китаец, — сказал вопрошаемый на чистом турецком наречии. — В отечестве моем был я поэтом, но судьбе угодно было, чтобы я теперь работал во дворцовых садах.
— Если ты поэт, то, верно, знаешь много повестей?
— Рабу вашему случалось не одну тысячу раз рассказывать их. Так предопределено мне.
— Ты говоришь о предопределении, — сказал Мустафа, — поэтому ты можешь рассказать Его Благополучию повесть, в которой бы кто-нибудь предсказал будущее, и это предсказание исполнилось бы на самом деле. Если знаешь ты такую повесть, так рассказывай.
— В моем отечестве, о визирь, есть предание, в котором говорится о предсказании будущего и о странном исполнении его.
— Можешь начать, — сказал Мустафа.
Китаец засунул руку за пазуху и вытащил оттуда инструмент, который был сделан из черепахи, с тремя или четырьмя струнами, и начал свою историю тихим однозвучным писком, который составлял что-то среднее между пением и визгом, но не был нисколько неприятен для слуха. Он ударил по струнам и сделал прелюдию, которую можно представить себе, взяв целый ряд фальшивых тонов. Вот они:
тейтум, тейтум, тилли-лилли, тилли-лилли;
тейтум, тей!
Великий Ю-ань-ди созвал всех мандаринов. Весь блестящий двор его, все вельможи склонили головы свои во прах перед золотыми словами, которые полились из уст брата солнца.
— Слушайте меня, вы, первые мандарины, князья и вельможи моей империи! Внимайте словам Ю-ань-ди. Не имеет ли каждая птица, которая рассекает воздух, каждый зверь, который крадется в лесной чаще, подруги? У всякого из вас нет ли очей, которые только на вас изливают блеск свой? Неужели я так несчастлив, несмотря на свое величие, или, лучше сказать, так несчастлив своим величием, что не могу унизиться до того, чтобы любить? Но и брат солнца и луны во время своего пребывания на земле не может жить без подруги. |