Наконец Миллиган позволил завязать ему глаза.

– А теперь возьми меня за руку, – сказала Розали, вводя его в комнату. – Я проведу тебя мимо препятствий так, чтобы ты ни обо что не ударился.

Ведя его, она видела и чувствовала, как Миллиганом овладевает ужас оттого, что он не знает, куда идет и на что может наткнуться. Сначала они шли медленно, потом быстрее, обходили кресла, проползли под столом, поднимались и спускались по лестницам. Видя его панику, Розали и Ник радовались тому, что пациент преодолевает ее.

– Ведь я не позволила тебе удариться, правда, Билли? Денни отрицательно покачал головой.

– Теперь ты знаешь, что есть люди, которым ты можешь доверять. Не всем, конечно, но некоторым.

Розали заметила, что в ее присутствии он все более и более входил в роль маленького мальчика, которого она знала как Денни. Угнетало то, что многие из его рисунков изображали смерть.

В следующий вторник Аллену впервые позволили пойти в здание дополнительной терапии для занятий изобразительным искусством.

Дона Джоунса, культуротерапевта с мягкими манерами, поразил природный талант Миллигана, но он видел, что Миллиган возбужден и обеспокоен тем, что находится в незнакомой группе. Джоунс понял, что странные рисунки служат Билли способом привлечь внимание и получить одобрение.

Джоунс указал на выполненный Алленом эскиз надгробия с надписью «Не забывай».

– Ты можешь рассказать, Билли, что ты чувствовал, когда рисовал это?

– Здесь настоящий отец Билли,  – сказал Аллен. – Он был комиком и конферансье в Майами, до того как покончил с собой.

– Почему ты не расскажешь нам, что ты чувствовал? Нам важно узнать твои чувства, а не детали, Билли.

Аллен швырнул карандаш, раздраженный тем, что за рисунок хвалят не его, а Билли. Потом он посмотрел на часы.

– Мне надо вернуться в отделение убрать постель. На следующий день Аллен рассказал сестре Йегер об этом занятии, жалуясь, что все было неправильно. Когда она сказала ему, что он мешал персоналу и другим пациентам, Аллен расстроился:

– Я не отвечаю за поступки, которые совершают другие мои люди.

– Мы не можем общаться с другими твоими людьми, – сказала Йегер, – только с Билли.

– Доктор Хардинг лечит меня не так, как сказала доктор Уилбур, – закричал он. – Это плохое лечение.

Миллиган потребовал свою историю болезни, а когда Йегер отказала, он заявил, что знает, как заставить клинику дать ему прочитать эти записи. Он был уверен, что персонал не записывает изменений в его поведении и что он не будет способен отвечать за потерянное время.

В тот же вечер, после визита доктора Джорджа, Томми объявил персоналу, что увольняет своего доктора. Позднее Аллен вышел из палаты и сказал, что восстанавливает его на работе.

После того как Дороти Мур, матери Миллигана, разрешили его посещать, она приходила почти каждую неделю, часто с дочерью Кэти. Реакции сына были непредсказуемы. Иногда после ее визита он был счастлив и общителен, иногда – подавлен.

Джоан Уинслоу, работник социального обеспечения при психиатрической клинике, сообщила на собрании группы о том, что беседовала с Дороти после каждого ее посещения. Это женщина со щедрым сердцем, но ее нерешительность и зависимость помешали ей противодействовать плохому обращению со стороны отчима, о котором сообщалось. По признанию Дороти, она всегда чувствовала, что было два Билли: один – добрый и любящий, а другой – равнодушный и черствый.

Ник Чикко записал после посещения миссис Мур 18 апреля, что Миллиган был очень расстроен, уединился в своей палате и лежал с подушкой на голове.