— Дураков работа любит, — рассеянно пробормотал Астролягов.

— Перфекционистов — в особенности, — желчно отвесил Григорий. — Его даже не придётся бросать в яму правок. Достаточно подтолкнуть, навести на мысль о несовершенстве текста, а дальше он себя утопит в саморедактуре. Перфекционизм — сильное чувство, о нём можно любовный роман написать.

— Зачем вообще с ними возиться? — содрогнулся Алексей.

— В конторе бывает скучно, — пожал плечами Григорий. — Если ты не заметил.

— Кроме шуток?

— Бывает, что надо править. Хотя, всех надо править… Брать за жабры и править. В результате целительной трудотерапии из посредственности может вырасти коммерческий автор текстов, хотя крайне редко, конечно. Но мы не должны опускать руки. Пусть гады мучаются.

— А графоманы?

— Пусть идут в прессу и там публикуют свои шедевры, — хмыкнул Григорий. — Еженедельная газета всё съест. А нам зачем дураки?

Чувствуя себя невероятно коварным, Астролягов закономерно вопросил:

— То есть мне послать Черкезишвили?

— С Черкизоном особый случай. Если бы он ко мне с первой рукописью попал, я указал все слабые места и вернул текст на доработку. Маркиз Арманьяк до сих пор вкалывал бы переводчиком с итальянского. Но ему повезло, я тогда ещё в «Напалме» не работал. Тогда были святые девяностые, все наперегонки публиковали бездарные тексты, и с Черкизоном стали возиться. С самого начала ему достался редактор старой школы, который любил итальянских авторов. Не помню, как его звали, можно в выходных данных первых книг Черкизона глянуть. Переводчика Черкезишвили он знал и почитал, а потому трепетно отнёсся как к начинающему писателю. А Черкизон хорош только, когда на кого-то опирается. Если он вдумчиво переводит, то подстраивается под манеру автора и удачно стилизует её на русском. Когда маркиз Арманьяк пишет от себя, ему подстраиваться не под кого. Вернее, Черкезишвили подстраивается под Черкезишвили, а сам Черкезишвили — пустышка. Отсюда такие огрехи, что требуется плотная литературная правка. Как будто тумблер таланта переключился с положения «включено» на «выключено», — подумав, скороговоркой выдал аналогию Григорий и закончил: — Вот так однажды, давным-давно один, отдельно взятый человек на своём месте решил отдать долг почтения любимому переводчику. Получился особый случай. Возись и ты теперь.

Алексей подумал, что ещё никогда не оставался с Григорием наедине. Так, чтобы их никто не слышал, а для разговоров имелся целый день. Журналист, который дремал внутри Астролягова, воспользовался моментом, чтобы пооткровенничать.

— Ты с какого года в «Напалме»?

— С двухтысячного, — не задумываясь, ответил Григорий.

— А до миллениума?

— Книгами торговал на Крупе.

— А тут всё время на фантастике?

— С переменным успехом. Начинал с военных приключений, потом детективы дали. Потом оставили только исторические детективы и всучили переводную фантастику. Серии-то менялись вместо с руслом мейнстрима. Потом исторический детектив сократили, вместо него у меня в переводной фантастике завелись американские вампиры, которые инициировали российскую вампирятину. Лет за пять вампиры рассосались, теперь новая шиза — выживание после глобальной катастрофы или мировой войны. А детективы-нуар я уже сам писать начал. Пока в издательство не пришёл, даже мысли не было, что меня будут печатать и читать, как книжки, которыми я торгую.