Витька даже утверждал, что это и есть самое настоящее окаменевшее яйцо динозавра, и если посадить на него слониху, то из яйца вылупиться динозавр. Многие в этом сомневались, но слоны в ваших местах не водились, и проверить Витькину гипотезу не удавалось.
Взобраться на валун было далеко не просто, но как-то раз тебе это удалось. Рядом стояли ребята, среди которых маячила и Светка. Когда ты вскарабкался на камень, все зафыркали, мол, подумаешь, ерунда, а ты попробуй, спрыгни оттуда, тогда посмотрим, каков ты есть. Говорили таким тоном, словно сами каждый день лазили на валун от нечего делать и сигали оттуда, сломя голову. И дело повернулось так, что если бы ты сейчас слез, осторожно цепляясь за камень, то весь твой подвиг обернулся бы в посмешище.
Надо было прыгать.
Тебе вдруг стало холодно, мелкие мурашки покрыли твое тело, и сами собой застучали зубы. Тебе захотелось присесть, соскользнуть на животе на землю и бежать подальше от этих смеющихся безжалостных лиц. Но в то же время что-то непонятное, какая-то маленькая частичка, засевшая в тебе, властно удерживала на месте, и ты вдруг осознал, что выход у тебя только один.
Ты в полный рост стоял на камне, слышал, как часто бьется твое сердце, видел подзуживающие лица ребят, а в горле вязким комом застряла обида, мешая дышать. Ты мелко и прерывисто подрагивал подбородком, глотая воздух, но наконец оттолкнулся и…
И в этот самый момент Светка пнула разбитую банку, на которую ты и угодил.
Ты почувствовал, как что-то острое впилось тебе в попу, понял, что сидишь на битом стекле, и взвыл в ожидании сильной боли. Потом ты убежал домой, где мама намазала тебя зеленкой и залепила разрез пластырем.
А свое первое боевое ранение ты воспринял как подарок судьбы. Ты должен был вместе со всеми по приказу старлея выскочить из укрытия под пулеметный огонь и броситься в атаку. Где была в тот момент твоя душа, где был твой разум, и что управляло твоим телом, ты не мог понять. То, что было твоим телом, рванулось вперед, то, что было твоим горлом орало, а твоя душа и разум остались там, в укрытии, и следили как твое тело, пробежав несколько метров, упало среди многих других тел. Затем ты стал единым, ощутил свои бесконечно уставшие мышцы и почувствовал приятную, успокаивающую, потому что самое страшное позади, боль в ноге.
Казенные извещения со словами «героически» были посланы тогда многим матерям парней из вашего взвода. Ты на некоторое время оказался в госпитале, а когда вернулся, то бравого старлея, насмотревшегося победных фильмов о войне, уже не застал. Вскоре после злосчастной ненужной атаки он был убит. Как это произошло, никто не хотел вспоминать, только твой самый близкий приятель, хлебнув спирта, убежденно сказал:
– Старлей умер, потому что ему нельзя было больше жить.
В школе Светка появилась недели через две после выстрела с перебинтованной правой рукой. Все уже знали, что ей отрезали три пальца, как раз те, которыми держишь ручку, когда пишешь. Взрослые говорили, что все закончилось благополучно, могло быть и хуже. А ты как представил, что вот у тебя живые пальцы, ты можешь ими двигать, застегивать пуговицы, дать щелбан или поковыряться в носу, но появляется хмурый дядька-хирург, отрезает их и выбрасывает. Тебя аж передернуло от этой мысли.
В тот день тебе стало стыдно за глупую обиду на Светку из-за разбитой банки. На тебе порез за три дня зажил, а ей пришлось учиться писать левой рукой. Давалось это не легко. Ты видел с каким напряжением Светка выводила каракули, и как учительница, стесняясь, отводила взгляд и стараясь спрятать куда-нибудь накрашенные ноготки.
С тех пор тебе еще долго неприятно было смотреть на изуродованную Светкину руку, а она спокойно говорила: «Да ты не бойся. Ну на, потрогай». И ты со страхом дотрагивался до обтянутых розовой кожей костяшек ее бывших пальцев.
8
Большая и энергичная врач Нина Петровна как всегда в спешке заскочила в двадцатую палату. |