А вот теперь наступает самый ответственный момент. Картофельный прямоугольник, очень аккуратно, чтобы тесто не разваливалось, нужно будет скатать в своеобразный рулет, причем, с двух сторон – иначе не получится. При скатывании рулета помогайте себе салфеткой, что с одной, что с другой стороны, чтобы в итоге получилась вот такая «булка»:

Теперь можно заготовку плотно обернуть салфеткой, на которой она скатывалась, а концы плотно связать подходящей веревкой или импровизированными лямками, оторванными от салфетки.

Наконец, наступает заключительный этап – рулет, завязанный в салфетку, опустите в кастрюлю с кипящей водой (рулет можно чуть изогнуть, если он не помещается в кастрюлю). Варить рулет при слабом кипении воды придется не менее 25-30 минут.

ПродОлжу, однако… А может, не продолжать? Нет, все-таки продолжу, поскольку речь пойдет об одном узловом моменте, который, думаю, бывает в жизни любого нормального человека.

В свои, например, 40 с лишним лет я достаточно четко отметил тенденцию временнЫх наваждений, если уж оглядываться на прожитые годы. Со мною эти  наваждения случались нечасто, от силы раза три. Но они сопровождались столь глубокими внутренними потрясениями, столь изнуряли и одновременно наполняли жизненными силами, что я даже затрудняюсь сказать: плохо это или хорошо. Под наваждением я имею в виду банальную «любовь с первого взгляда», конечно. Когда из-под ног внезапно уходит земля. Когда вслед за уходящей землей летит в неизвестные миры голова. Когда внутри все сжимается от осознания собственного бессилия. И когда ужас осознанного, вопреки защитным механизмам психики, разливается по телу невероятной негой и истомой… При этом, ведь, понимаешь, что вот этой самой «любви с первого взгляда» не суждено быть реализованной. На то оно и наваждение, чтобы, подобно миражу, как возникнуть, так и бесследно растаять…

Но тогда, в неполные восемнадцать, я, конечно, ничего этого не знал и не понимал. И уж тем более не придавал значения тому, почему я вдруг задумался о совершенно мне чужой беременной женщине, неизвестно зачем приехавшей хоть и на Всесоюзную, ударную, но в жуткую глухомань. Вероятно, я исходил из простого – из стремления к обычному нормальному мирному сосуществованию с человеком, чья кровать расположена на расстоянии вытянутой руки. И это, кажется, мне удалось, несмотря на демонстративную холодность моей соседки.

Поздним вечером той же памятной субботы, когда мы улеглись спать, а старуха в дальнем углу комнаты уже умиротворенно сопела, я спросил негромко, обращаясь к девушке:

- Раз знакомиться не хотите, может, вам что-то рассказать?

Она ничего не ответила, отвернувшись к стене.

- Впрочем, - добавил я немного погодя, - не хотите – не слушайте. Я не вам буду рассказывать, а вашему будущему ребенку.

- Не нужно, - наконец отозвалась девушка.

«Не спит», - отметил я про себя, а вслух, на правах уже старожила комнаты, решил проявить настойчивость.

- Вы спите, спите… Это не для ваших ушей… А вашей малышке (или малышу) я расскажу про своего замечательного друга – Витьку Андреева.

Витька Андреев, конечно, никаким моим другом не был. Просто в последние две недели, когда обнаружилось, что часть труб, которые я маркировал, оказались коротковатыми, бригадир приставил меня к Витьке. Он с помощью электросварки наращивал трубы, пока я, чертыхаясь, набрасывал на них «массу» и получал легкие удары током, а уже потом вчистовую «обваривал» их газовой горелкой. Витька был «химиком», то есть зеком на вольном поселении и каждый вечер отмечался в комендатуре поселка. Нынешнее его положение, хотя до «химии» Витька жил и работал в Москве, причем отнюдь не сварщиком,  Витьку ничуть не угнетало.