Афдал-хан был выше и тяжелее Гордона и быстр, как проголодавшийся волк. Он обрушивал удар за ударом со всей силой мускулистой руки, да так быстро, что Уиллоби мог следить за ударами только по непрерывному лязгу стали о сталь. Но эта порхающая сабля пока не нанесла ни одной раны Гордону: каждый смертоносный удар при встрече с саблей противника кончался пустым звоном. Афдал-хан двигался гораздо энергичнее Гордона. Оракзай раскачивался, проворно поворачивался направо и налево, прыгал в разные стороны или кружил возле своего соперника, беспрестанно нанося сильные удары.

Чтобы избежать ударов, Гордон лишь поворачивал голову и изредка менял позицию, чтобы постоянно держать противника перед собой. Он стоял твердо, как скала, а его саблю было невозможно выбить из руки. Она легко выдерживала даже самые мощные удары патана.

Должно быть, его рука сделана из железа, думал Уиллоби, удивленно наблюдая за схваткой. Афдал-хан бил по сабле Эль Борака, как кузнец по наковальне, отчаянно пытаясь поставить американца на колени мощью своего натиска. Всей силой своих мускулов он давил на запястье Гордона, когда они застывали, скрестив сабли. Но Эль Борак не отступил ни на фут.

Его оборона ничуть не ослабла.

Афдал-хан задыхался, по его смуглому лицу катился пот, а глаза сверкали, как у дикого зверя. Гордон же дышал совершенно спокойно. Казалось, град ударов совершенно не действовал на него.

Когда Афдал-хан почувствовал, что его силы убывают, он совсем обезумел.

— Пес! — тяжело выдохнул он, плюнул в лицо Гордону и, замахнувшись саблей, невероятным прыжком бросился вперед, готовясь нанести удар, способный повалить даже дуб, и покончить с Гордоном.

Американец отскочил со скоростью, которая пристыдила бы даже раненую рысь. Уиллоби не мог уследить за его движениями — он видел только, что мощные удары Афдал-хана крушили лишь воздух, а сабля Гордона ослепительно сверкала в лучах восходящего солнца. Раздался удар металла, хруст ломающихся костей, и Афдал-хан зашатался. Гордон с тихим, безжалостным, как звон сабли, смехом сделал шаг назад, и по широкому лезвию закапала темно-красная кровь.

Лицо Афдал-хана мертвенно побледнело; он зашатался, как пьяный, глаза его расширились. Левую руку он прижал к боку, и между его пальцами засочилась кровь. Правой рукой он пытался поднять саблю, ставшую доя него вдруг непомерно тяжелой.

— Аллах! — прохрипел он. — Аллах! — Ноги Афдал-хана подкосились, и он упал, как срубленное дерево.

Уиллоби в ужасе наклонился к нему.

— Господи, да он разрублен почти пополам! Как с такой раной можно прожить хоть пять секунд?

— Жителей холмов трудно убить, — ответил Гордон, стряхивая с лезвия красные капли. Взгляд его потух. Огонь, так долго сжигавший душу американца, наконец, погас, хотя кровь еще кипела в жилах.

— Можете возвращаться в Кабул и доложить эмиру, что вражде конец, — сказал он. — По этой дороге скоро снова пойдут караваны из Персии.

— А как же Бабер Али?

— Он удрал ночью, когда провалилась его атака на Замок. Я видел, как он уходил из долины со своими людьми. Осада ему надоела. Люди Афдала еще в долине, но они убегут в Хорук, когда услышат о гибели своего вождя. Эмир объявит Бабера Али вне закона, как только вы вернетесь в Кабул. Мне больше нет нужды бояться клана Хорука; они будут рады согласиться на мир.

Уиллоби посмотрел на мертвеца. Как и клялся Гордон, вражде пришел конец. Американец все время был прав. Впрочем, для Уиллоби было новым и не слишком приятным испытанием то, что его в этой игре использовали, как пешку — точно так же, как он сам использовал стольких мужчин и женщин.