Хода-хану понадобилась еще секунда, чтобы прикончить кинжалом раненного в живот монгола, — действиями афганца руководила беспощадная этика гор — и он вернулся в ванную и, не целясь, выстрелил в окно, хотя никто больше не пытался проникнуть внутрь. Пробежав через спальню, он зажег везде свет.
— Я убил собак, сагиба! — крикнул он. — Клянусь Аллахом, они попробовали свинца и стали! Остальные на крыше, им сюда пока не добраться. Но скоро на выстрелы сбегутся люди, как всегда поступают сагибы, и нам нужно подумать, что делать дальше и какую ложь сказать полиции. Помоги нам Аллах!
Джоэн Ла Тур стояла неподвижно, вцепившись в спинку дивана. Лицо ее побелело, как мрамор, и застыло с выражением ужаса, словно вырезанная из камня маска, расширенные глаза горели странным огнем.
— Аллах защитил нас от поганого шайтана! — воскликнул Хода-хан. — Что с тобой, сагиба?
Он бросился к ней, но дикий крик Джоэн заставил его остановиться и похолодеть.
— Не приближайся! — кричала она изменившимся голосом. — Ты дьявол! Вы все дьяволы! Я вижу тебя! Я слышу, как стучат твои копыта! Я вижу, как горят из темноты твои глаза! Убери от меня свои когтистые руки! — на губах ее показалась пена, она осыпала его проклятиями на английском и арабском языках так, что у Хода-хана волосы зашевелились на голове.
— Сагиба! — умолял он. — Я не дьявол! Я — Хода-хан! Я… — он протянул к ней руки, но девушка с диким визгом бросилась к дверям, срывая засовы. Хода-хан подлетел к ней, чтобы остановить, однако обезумевшая Джоэн действовала быстрее, чем он; выскочив из квартиры, она помчалась вниз по лестнице, не слыша его отчаянных криков.
Харрисон поехал прямо в подвальчик Шан Янга, находящийся в самом сердце Ривер-стрит и замаскированный под второсортную пивную. Было поздно. Лишь несколько бродяг слонялось у стойки бара. На месте бармена стоял незнакомый Харрисону китаец. Бармен равнодушно посмотрел на Харрисона и указал пальцем на заднюю дверь, прикрытую грязной занавеской, когда тот коротко спросил:
— Джонни Клик здесь?
Харрисон прошел по узкому плохо освещенному коридору и уверенно постучал в железную дверь, находящуюся на другом конце коридора. В тишине глухо скреблись под полом крысы. Стальной диск в центре двери повернулся, и в отверстии показался черный раскосый глаз.
— Открой, Шан Янг, — нетерпеливо произнес Харрисон, глаз исчез, и раздался скрип отодвигаемых засовов и цепочек.
Харрисон толкнул дверь и оказался в большой полутемной комнате, с грязным полом, серыми обоями, заставленной скамьями вдоль стен. В жаровне горел огонь. Шан Янг отвернулся и пошел к своему обычному месту за стойкой у стены — Харрисон едва бросил взгляд на знакомую фигуру, одетую в потертый шелковый пиджак, вышитый золотыми драконами. Детектив прекрасно знал, что находится в опиумном притоне и что лежащие на скамьях китайцы накурились опиума, но почему он еще не разогнал этот подвальчик, как другие притоны, мог бы ответить только сам Харрисон. Дело в том, что законы на Ривер-стрит не так ортодоксально рутинны, как, скажем, на Баскервиль-авеню. Иногда приходится жертвовать установленными правилами ради более значимых целей — особенно когда отвечаешь за соблюдение законов в целом районе (в который входит весь Восточный квартал) и когда весь груз лежит на одних плечах.
Душную комнату пронизывал характерный запах, который не могла заглушить даже вонь грязных тел, — влажный запах реки, проникающий во все притоны Ривер-стрит, поднимающийся от заплеванных полов, словно темный непостижимый дух самого квартала. Притон Шан Янга, как и многие другие, был построен возле реки, и задняя комната нависала на прогнивших сваях над самой водой. Харрисон вошел в соседнюю комнатушку и закрыл за собой дверь. |