У нас в тюрьме был такой вшивый серб, которого все под хвост драли. Был боцманом, а стал пидором. Идем, Предраг.
При слове «боцман» монтер чуть скривил угол рта, однако Энвер не заметил этого.
— А хозяин-то у вас где? — спросил новоиспеченный «серб».
Энвер медленно повернул голову и внимательно посмотрел на него подозрительно поблескивающими маленькими глазками.
— А тебе-то что? Меньше знаешь — дольше живешь. Пойдем.
Они прошли в дом, спустились в просторный полуподвал, где находились распределительный электрощиток, головной узел сигнализации и пульт управления механизмами, расположенными в подземном гараже на пять машин. Первым шел монтер, вторым — подозрительный охранник Энвер.
— Отвертки-то мне отдашь? — спросил «Предраг».
— Отдам, когда надо будет.
Монтер пожал плечами, открыл щиток, окинул его коротким взглядом и проговорил:
— Ничего не понимаю. Ты знаешь, Энвер, я в школе плохо учился. Ты-то хоть помнишь закон Ома?
— Закон Ома? — недоуменно переспросил Энвер. — Ты что такое несешь? Смотри давай в щиток как следует.
— Несу? Несет Красная Шапочка. Могу даже подсказать, что именно. Пирожки больной бабушке.
Вот сейчас по лицу Энвера тяжело, как асфальтоукладочный каток по свежеукатанной дороге, прокатилось недоумение. Нет, Энвер вовсе не был катастрофическим тутодумом или бритоголовым дебилом из разряда классических ублюдков — такого в службу безопасности албанского наркобарона Арбена Густери просто не взяли бы. Просто до него не сразу дошло, как мгновенно, буквально на глазах, переменился монтер. Глаза «Предрага», до того обиженно опущенные к полу, теперь смотрели из-под козырька весело, остро и холодно, движения потеряли нарочитую скованность, охраннику даже почудилось, что перед ним и вовсе другой человек. Не тот, кого он так опрометчиво поименовал пидором, не тот, кого он буквально выпотрошил на предмет наличия металлических предметов, заставив снять даже ремень с железной пряжкой.
— Ладно, не напрягайся... Давай отвертку, буду смотреть щиток, — добродушно сказал «Предраг», очевидно почуяв перемену в сопровождающем его охраннике. Однако Энвер не спешил исполнять его просьбу. Он вставил в «узи» новую обойму, очевидно сочтя, что в старой осталось не так много патронов, а потом порылся в сундучке электрических дел мастера, протянул тому отвертку.
— Эту?
— Да подойдет, — отозвался тот. — А что, Энвер, зрение у тебя хорошее?
— Не жалуюсь, — угрюмо ответил тот.
— А не видишь ли ты в таком случае вот эту наколку?
Энвер шмыгнул носом и уже сердито рявкнул:
— Ты работать начнешь когда-нибудь или будешь нести чушь? Что за наколка? Морской якорь?..
— Депо в том, что я тоже, как и тот серб... — ничуть не смутившись грубой отповедью охранника, сказал монтер, бери из рук Энвера отвертку, — тоже боцман. Меня друзья так и любят звать — Боцман.
В Энвере внезапно поднялась волна слепого, безотчетного гнева; он и сам не понимал, на чем замешан этот дикий, слепой гнев, на чем он основан... И только взглянув в холодные глаза Боцмана, понял, что этот его, Энвера, гнев замешан на страхе. Страх, не спросив позволения, не трогая защитных барьеров, просочился в его грудную клетку, как вода в утлый челн, и затопил.
Лицо охранника перекосилось, он поднял руку с «узи», повинуясь внезапному импульсу, пронизавшему его с головы до ног... И в то же самое мгновение — нет, в долю мгновения! — Боцман выбросил вперед руку — не ту, на которую смотрел Энвер и в которой была зажата отвертка, а левую — и вонзил указательный палец в глаз сотрудника службы безопасности виллы. Это было исполнено так молниеносно, что охранник Энвер, который не без основании полагал, что у него отличная и натренированная реакция, не успел даже дернуться. |