- Правитель Тикуго крайне обеспокоен вашим положением, падре, - старательно подбирая слова, обратился к Родригесу один из самураев. - Ежели вы в чем-либо стеснены, прошу, изложите нам ваши просьбы.

Священник молча поклонился. Подняв глаза, он вдруг встретился с сидевшим посередине старцем. Тот разглядывал священника с простодушным любопытством, радостно улыбаясь, словно дитя, получившее диковинную игрушку.

- Подданство: Португалия. Имя: Родригес. Прибыл в Японию из Макао. Вы подтверждаете это?

Об этом его уже спрашивали: какой-то чиновник дважды приходил к нему в тюрьму в сопровождении переводчика.

Самурай с состраданием посмотрел на Родригеса и прочувствованно сказал:

- Падре прибыл к нам из чужой стороны, за тысячи ри, терпя неимоверные трудности, подвергая себя опасности. Мы глубоко тронуты подобной самоотверженностью. Мы понимаем, сколько лишений он перенес.

В голосе самурая слышались нотки сочувствия, но именно потому слова его острой болью отозвались в сердце Родригеса.

- И оттого, поверьте, необходимость допрашивать вас причиняет нам бесконечные муки...

От неожиданного участия душевное напряжение, владевшее Родригесом, рассеялось; он растроганно подумал: «Ах, если бы не политика и различия в языках и обычаях, эти извечные преграды, мы могли бы протянуть друг другу руки и беседовать как друзья!» - но тут же испугался собственной сентиментальности.

- Падре, мы не собираемся пускаться в богословские споры о том, что есть истинно и что ложно в вашем учении. Мы допускаем, что для Испании, Португалии и прочих стран оно истинно. Мы наложили запрет на христианство в Японии лишь потому, что, тщательно изучив его, уверились, что для нашей страны оно бесполезно.

Переводчик сразу же ухватил суть проблемы. Старец участливо поглядывал на Родригеса.

- А мы полагаем, что истина равнозначна для всех. - Наконец-то Родригесу удалось вымучить ответную улыбку. - Только что вы сострадали моим трудностям и лишениям. Вас восхищает, что я добирался в Японию долгие месяцы, по бурным опасным морям. Скажите, что вело сотни миссионеров через такие страдания, если не вера в незыблемость истины? Истина едина - для всех стран и времен, - оттого-то она и зовется истиной. И будь учение, верное для Португалии, неверным в Японии, мы не назвали бы его истинным.

Время от времени переводчик запинался, подыскивая слова, потом продолжал переводить с бесстрастным и неподвижным, как у куклы, лицом. Только старец, сидевший перед Родригесом, кивал с одобрением - будто во всем соглашался с ним - и потирал ладонь о ладонь.

- Все падре твердят об одном и том же... - заметил другой самурай. Переводчик старательно перевел. - Однако... Однако даже доброе дерево может зачахнуть на чуждой почве. В дальних странах дерево христианства зеленеет и благоухает цветами, однако ж в Японии листья могут завянуть, и ни единого бутона не распустится на ветвях. Падре, вам не случалось задумываться о различиях в почве, о различиях вод, питающих корни?

- Нет, листва не завянет, и бутоны превратятся в цветы, - в запальчивости возразил священник. - Вы полагаете, мне ничего не известно? Даже в Европе, не говоря о Макао, знают о поразительных достижениях здешних миссионеров. Было время, когда японские землевладельцы поддерживали ученье Христово и число верующих составляло триста тысяч!

Старец снова кивнул, потирая ладошки. Остальные тоже слушали переводчика с напряженным вниманием, но, казалось, только он соглашался с доводами Родригеса.

- ...И если не распускаются листья и не расцветают цветы, значит, плохо возделана почва!

Цикада умолкла; солнце палило все беспощадней. Самураи молчали, словно не знали, что отвечать. Священник спиной почувствовал взгляды узников, прислушивавшихся к спору, и подумал, что одержал победу. Радость теплой волной захлестнула его.

- К чему этот спор? - глядя в землю, тихо проговорил он. - Все равно мне не удастся переубедить вас.