Виктор Астафьев. Молитва о хлебе
И когда воскреснет хлебное поле, воскреснет и человек, а, воскреснув, он проклянет на веки вечные тех, кто хотел приучить его с помощью оружия, кровопролития, идейного кривляния, словесного обмана добывать хлеб. И когда нажует жница в тряпочку мякиша из свежемолотого, новонамолоченного хлеба, сунет его в живой зев ребенка, когда надавив его розовыми деснами, ребристым небушком, ребенок почувствует на языке хлебную сладость и всего его пронзит живительным соком, и каждая кровинка, косточка и жилочка наполнятся живительной силой, к человеку начнет возвращаться уважение к хлебу, а значит, к труду и к жизни, — вот тогда только считай, что кончилась война, воскресе человек, и возрадухося, только так, только на своем хлебном поле, на своем хлебе возможно воскресение, отвычка от битвы, если этого не произойдет, задичает поле земное, человеческое, высыплется в грязь и кровь его семя, взойдет нерожалой травой, и от огня какой-нибудь последней всесветной войны-побоища обуглится планета Земля, угаснет на ней усатый колосок, умрет не произросши хлебное зерно и тогда утеряется жизнь наша в немом мироздании окончательно… Боже Милостливый, Спаситель наш, вразуми человека, разожми его руку, стиснувшуюся в кулак, рука эта создана для приветствия и труда, как хлебное поле, сотворено им для жизни и счастья. Вот смотри, Боже, на землю эту — сорвали вчерашних пахарей неведомые и невидимые вожди и бросили их в огонь войны, и убили это прекрасное поле, самой, конечно, «справедливой» войной. О хлебное поле, о горе горькое, как ты сейчас похоже на отчизну свою, Россию, от революционных бурь, от социалистических преобразований, от смут, братоубийств, экологических авантюр, от холостого разума самоуверенных вождей, так и не вырастивших своего идейного зерна и коммунизма, — ведь ничего ж на крови и на слезах, даже коммунизма, не прорастает, всему доброму нужна чистая, любовно ухоженная земли, чистый снег, чистый дождь, да Божья молитва. Где, кому молиться за тебя, хлебное поле? Господь отвернулся от нас, покинул эту забедованную землю. С запада горит земля, подожженная иноземными врагами, с востока пламенеет, стонет и корчится в муках от деяний своих доморощенных врагов, избивающих народ, истязающих детей, женщин, стариков ради того, чтобы их шкуры остались в целости-сохранности. О, поле, хлебное поле, — ты едино в своем величии, красе и в горе, ты и в Германии зеленью светишься во младости, золотом горишь во спелости. Но придет пора, она уж недалеко, запылают хлебные поля и в Германии, и знаю я, никого, кроме комиссаров немецких и советских, это не обрадует, потому как в рядах победителей и в смешанных толпах побежденных еще не до конца истреблено уважение ко хлебу, и первая надежда на возрождение в каждом из них связана с полем, с пашней; будет хлеб — будет жизнь. Ничто так не постоянно, ничто так не нужно землянину, как хлебное поле. Кто, почему, зачем нарушил естественный ход природы? Зачем межа бурьяна и злобы, ненависти и бесчеловечности проросла, разъединила нас? Хлебопашцы всех земель всегда понимали и поймут друг друга, но пашенный труд — достойный разума, и труд этот освящен вечностью. И два вождя, два авантюриста, ввергших человечество в бойню, не уважающих хлеб и труд, скоро убьют друг друга или подохнут в мерзости и одичании.
|
