Изменить размер шрифта - +

— Сколько же ты за него выложил? Небось целое состояние.

— Тридцать марок. — Майк уселся на ковер. — Один старый торговец на карвнальском рынке продал, думал — бесполезная вещь. Действительно, бесполезная… для него. Притащил на корабль, зарядил, перепрограммировал инерционные чипы и — вуаля!

Ошо погладил замысловатый узор, и ковер приподнялся над скалой.

— Ну ладно… — Я с сомнением глядел на друга. — Но что, если…

— Никаких «если». — Майк нетерпеливо похлопал по ковру позади себя. — Он полностью заряжен. Я знаю, как им управлять. Давай уже — залезай или оставайся. Нужно лететь, пока шторм сюда не добрался.

— Но я не…

— Давай, Марин. Решайся быстрее. Мне некогда.

Я колебался еще пару секунд. Если нас поймают за пределами острова — обоих выкинут с корабля. А корабль был моей жизнью.

Стал ею, когда я подписал контракт на восемь полетов в Мауи Заветную и обратно. От цивилизации нас отделяло двести световых лет или пять с половиной лет квантового скачка. Если даже нас отвезут обратно в пространство Гегемонии, путешествие обойдется в одиннадцать лет — одиннадцать лет жизни с семьей и друзьями. Невосполнимая утрата.

Я забрался на ковер позади Майка. Он втиснул между нами рюкзак, велел держаться покрепче и легонько постучал пальцами по узору. Ковер поднялся метров на пять, ощутимо накренился влево и рванул вперед. Внизу, метрах в трехстах от нас, в сгущавшемся сумраке бушевали белопенные волны инопланетного океана. Мы набрали высоту и устремились на север, в ночь.

Решение, принятое за какие-то секунды. Именно от таких решений и зависит порой целая жизнь.

 

Помню, как мы с Сири разговаривали во время нашего второго Воссоединения. Тогда мы впервые побывали в особняке на побережье возле Февароны, а потом гуляли по пляжу. Алон остался в городе под присмотром Магритт. И к лучшему: мне не удалось найти с мальчиком общий язык. Серьезный взгляд зеленых глаз, странно знакомые короткие черные кудри и вздернутый нос — вот и все, что связывало его со мной… с нами… во всяком случае, мне так казалось. А еще едва заметная, почти сардоническая ухмылка — он так улыбался втихомолку, когда Сири его отчитывала. Всего десять лет, а уже такая циничная, опытная усмешка. Я хорошо ее знаю и думаю, что подобное приходит с годами, а не передается по наследству.

— Ты так мало знаешь, — говорила мне Сири.

Она брела босиком по мелкой заводи, оставшейся после прилива, иногда вытаскивала из мутной воды тонкую, закрученную спиралью раковину, осматривала, находила какой-нибудь мелкий скол и выкидывала ее обратно.

— Меня хорошо обучали.

— Да, я в этом уверена, — откликнулась Сири. — Марин, я знаю, ты многое умеешь. Но ты так мало знаешь.

Я злился и не знал, что ответить, просто брел за ней, опустив голову. Выкопал из песка белый лавовый камень и зашвырнул подальше в залив. На востоке у самого горизонта собирались дождевые облака. С какой радостью я вернулся бы обратно на корабль. Не хотел в этот раз прилетать, и, как выяснилось, правильно.

Мой третий спуск на Мауи Заветную и наше второе Воссоединение, как его окрестили поэты. Название прижилось в народе. Через пять месяцев мне исполнялся двадцать один стандартный год. А Сири три недели назад отпраздновала тридцатисемилетие.

— Я посетил такие края, где ты никогда не бывала. — Мой ответ даже мне показался лепетом обиженного ребенка.

— Да-да.

Она радостно захлопала в ладоши, и на мгновение я увидел перед собой прежнюю Сири — юную девушку, о которой мечтал во время долгого девятимесячного путешествия в Гегемонию и обратно.

Быстрый переход