Разговор с кухаркой ничего не прояснил для Вианданте. Очевидно было, что если Гоццано и предавался некоторым недозволенным монахам усладам, то делал это осторожно. Впрочем, ввести в заблуждение наивную старушку труда бы не составило. Джеронимо попросил показать ему ход, о котором говорил Леваро. Синьора Тереза проводила его в подвал, где на правой стене темнела ниша, в углублении которой была небольшая дверь. Подземный ход был недлинным, и через несколько минут Джеронимо вышел к старой мельнице. До домика лесничего тянулась тропинка в три десятка шагов. Снабженный всеми ключами, он легко подобрал нужный. Распахнул дверь и остановился на пороге.

…Притон разврата Вианданте представлял себе иначе. Под пыльными сводами потолка нависали серые клочья паутины. Тёмный запертый шкаф, старое зеркало на стене в облупленной раме, деревянный стол и три стула с высокими спинками, их называли стульями Стоцци, — составляли всю скудную меблировку. Один из ключей подошёл и к шкафу. Внутри были несколько пыльных бутылок и стаканов, квадратная рама без картины и ящик со свечами.

Неожиданно Империали напрягся, не заслышав, но скорее — ощутив чьё-то приближение.

— Да, здесь не очень уютно, но прикажи он прибрать и обставить всё иначе, это было бы сделано за час. — В дверном проёме стоял Элиа Леваро. Инквизитор уже заметил, как легко и бесшумно, по-кошачьи, ходил денунциант.

— Я рекомендовал вам выспаться, Леваро.

— Благодарю, я это уже сделал. — Фискал оглядел потолочные балки, заглянул в глубины старого зеркала. — Я же говорил вам, Гоццано не был блудником. — Его небольшие, но полноватые губы обнажили белые зубы, — но в каком блудилище больше мыслей о похоти, чем в келье аскета, а? — Элиа неловко усмехнулся. В глазах его снова мелькнули настороженность, тоска и что-то ещё, чего Джеронимо не понял.

Что ты знаешь об аскетах, Элиа? Инквизитор понимал, что Леваро, придя без вызова, имеет какую-то свою цель и молча ждал. Молчал и Леваро. Он обошёл стол, подвинул стул, смахнув с него рукавом пыль, сел у окна. Вианданте являл собой нечто весьма непонятное, и привело прокурора сюда именно желание определиться, до конца постичь этого человека. Леваро хотел сработаться с новым главой Трибунала, а для этого важно было не ошибиться в нём, угодить и приспособиться. Но сейчас, оказавшись наедине с Империали, фискал ощутил неожиданную робость. Молчание становилось гнетущим, и тут инквизитор, почувствовав замешательство Леваро, воспользовался растерянностью подчинённого. Вианданте тоже нужно было кое-что понять. Является ли Элиа доверенным лицом и осведомителем Дориа, это рано или поздно станет понятно, важнее было уяснить: кем он является вообще?…

Голос монаха стал вкрадчив и бестрепетен.

— Вы намекнули мне вчера, Леваро, на мои возможности, одновременно предложив и свои услуги. «Прикажи Гоццано — ему не то, что девку, а и поприличней бы чего нашли», сказали вы. — Голос и лицо Империали тоже приобрели несколько шутовские очертания, он точно скопировал интонации Элиа из вчерашнего разговора. — Покойник, стало быть, ничего не приказывал, но ваша готовность исполнить и не отданное распоряжение пленила меня… — На губах инквизитора запорхала улыбка, странно не вязавшаяся с отяжелевшим, сумрачным взглядом.

Леваро впился глазами в лицо мессира Империали. Чертова красота этого утонченного лица смущала его, сбивала с толку. Он не понимал этого человека. Накануне Леваро показалось, что новый инквизитор слишком красив, чтоб быть умным, потом, напротив, — что он слишком умён, чтоб быть честным.