– Еще как тронет, да только боится, – сказала Рут.

– Он просто… – Тамми кусала губы. – Он просто… одинокий человек.

– Нет, милочка, – отозвалась Тельма, – он совсем не одинокий. Он такой самовлюбленный, что ему достаточно своего общества.

Тамми отвернулась. Поднялась, сунула ноги в разношенные тапочки и пробормотала:

– Скоро отбой.

Она взяла с тумбочки косметичку, шаркая, вышла из комнаты и, затворив дверь, направилась к умывальной в конце коридора.

– Тамми берет конфеты, – пояснила Рут.

Волна отвращения захлестнула Лору.

– Неправда.

– Нет, правда, – сказала Тельма. – И не потому, что ей хочется сладкого. Она… она запуталась. Ей нужна опора, пусть даже это Угорь.

– Но почему? – настаивала Лора.

Рут и Тельма вновь обменялись одним из тех взглядов, что позволял им мгновенно и без слов обсудить вопрос и принять решение. Рут сказала со вздохом:

– Видишь ли, Тамми нуждается в такой опоре, потому что… потому что этому ее научил отец.

Лора подскочила:

– Собственный отец?

– Не все дети в приюте сироты, – ответила Тельма. – Некоторые здесь потому, что их родители совершили преступление и сидят в тюрьме. А других родные били или… подвергали насилию.

Лоре почудилось, что освежающий августовский ветерок, проникавший в окна, превратился в ледяной порыв поздней осени, преодолевший неведомым образом расстояние в несколько месяцев.

Лора спросила:

– Но Тамми, наверное, это не нравится?

– Думаю, что нет, – сказала Рут. – Но ее…

– Ее принуждают, – закончила Тельма. – Она не может выбраться. Она запуталась.

Они смолкли, занятые ужасными мыслями, и наконец Лора сказала:

– Как это страшно… и печально. А мы не могли бы помочь? Сказать о Шинере миссис Боумен или еще кому-нибудь из воспитателей?

– Это не поможет, – ответила Тельма. – Угорь станет все отрицать, и Тамми тоже, к тому же у нас нет доказательств.

– Но, если Тамми не одна тут такая, кто-то другой…

Рут покачала головой.

– Большинство теперь в приемных семьях, некоторых усыновили или они вернулись к родным. Двое-трое остались, но они или как Тамми, или до смерти запуганы Угрем, боятся даже рот открыть.

– И кроме того, – сказала Тельма, – взрослые не желают этим заниматься. О приюте может пойти дурная слава. Им неудобно, что все это происходит у них под носом. Да и кто поверит детям? – Тельма столь точно передразнила миссис Боумен и ее лживые нотки, что Лора тотчас ее узнала. – Моя дорогая, они ужасны, эти лживые маленькие создания. Шумные, непослушные, надоедливые животные, они способны из озорства запятнать доброе имя мистера Шинера. Вот если бы их можно было держать в бессознательном состоянии, без движения, с помощью лекарств, да еще кормить с помощью внутривенных вливаний, то наша система функционировала бы более эффективно. Да и для них это было бы лучше, дорогая.

– Угря оправдают, – сказала Рут, – он вернется на работу и уж найдет способ нам отомстить. Так уже случилось с другим извращенцем, который здесь работал. Мы его звали Хорек Фогель. Бедный Денни Дженкинс…

– Денни донес на Хорька Фогеля, сказал Боумен, что Хорек приставал к нему и еще двум мальчикам, и Фогеля отстранили от работы. Но два других мальчика не поддержали Денни. Они боялись Хорька… и еще они страдали этой болезненной тягой к нему. Когда Боумен и другие воспитатели допрашивали Денни…

– Они засыпали его каверзными вопросами, чтобы сбить с толку, – сердито перебила Рут.