Все остальные «Всадники» группами по двое и по трое уже разбежались в разные стороны.)
Фрэнки (сжимая плечо Морреза). «Молодчина, Ральфи». (Он убегает, Рафаэль Моррез застегивает молнию на куртке и, постукивая по тротуару самодельной тростью, идет по улице. В это время к обочине тротуара подъезжает полицейская машина.)
Первый полицейский: «Ты! Эй, ты! Стой!»
(Моррез безучастно оборачивается. Первый полицейский готов вылезти из машины, но второй, сидящий ближе к тротуару, останавливает его.)
Второй полицейский: «Все в порядке, Чарли. Он не из тех. Это слепой парень. Я уже встречал его».
(Полицейская машина уезжает. Быстро постукивая тростью, Моррез ускоряет шаг, направляясь по длинной улице в испанский Гарлем.)
— Разве вы не понимаете? — сказал Большой Доминик. — Этот парень был у «Всадников» оруженосцем. Они отдали ему пистолеты, и он благополучно скрылся! Если бы полицейские схватили парней, те оказались бы чистенькими.
— Ты говоришь, что он был оруженосцем только в одном случае? — спросил Хэнк.
— Только в одном случае? Мистер, я вам говорю, что он был членом этой грязной банды.
Ей были знакомы все признаки его беспокойства. Сидя напротив Хэнка, она делала вид, что решает кроссворд, а сама из-за края газеты наблюдала за ним. Он перечитывал свои аккуратно отпечатанные записи. Она понимала: что-то неладно.
Три раза Хэнк вставал из-за стола и ходил на кухню за водой. Два раза сходил в ванную. Заточил четыре уже идеально заточенных карандаша, а спустя десять минут снова принялся их затачивать. Углубившись в записи, он беспокойно ерзал на стуле.
— Хэнк?
— М-м? — сняв очки, он обернулся к ней. Его глаза были очень светлыми, и она знала, что он сильно устал. В этот момент он выглядел молодым и беззащитным. Губы его тронула слабая улыбка, и у нее неожиданно появилось к нему материнское чувство. Ей захотелось подойти к нему и прижать его голову к своей груди.
— Все в порядке?
— Да, все нормально, — он снова улыбнулся.
— Нервничаешь?
— Не больше, чем обычно, — ответил он и вздохнул. — Может быть, мне следует прекратить сейчас работу. Впереди еще целых два дня. Достаточно времени, чтобы успеть просмотреть все это.
— Почему бы и нет?
— Хорошо. Я только хочу прочитать заключение полицейской лаборатории, — сказал он, — Кэрин...
— Да?
— Убийство... Это убийство, так ведь?
— Милый, в чем дело?
— Неважно. Просто... Неважно.
Он снова надел очки и, порывшись в портфеле, вытащил голубую папку, в которой находилось заключение. Наблюдая за ним, она видела, как по мере чтения напрягалась его спина, как он выпрямился в кресле, затем снова склонился над заключением, перечитывая его, и водя пальцем по странице, и читая строку за строкой, как малограмотный. Затем он покачал головой, энергично отодвинул стул и начал расхаживать по комнате.
— Давай, выйдем на улицу, — сказал он. — Прогуляемся. Дженни вернется еще не скоро, да?
— Она пошла на вечер. Кажется, бойкот со стороны соседей прекращается.
— Тогда пойдем. Пожалуйста, Кэрин. Я должен подумать.
Они вышли из дома и спустились к реке. Вечер был теплый. Над тонким полумесяцем проносились темные облака. Они с Кэрин прошли через рощу и уселись на плоской скале. Закурили... В свете зажженной спички она разглядела его лицо — обеспокоенное, уязвимое, юношеское. Ей снова захотелось коснуться его.
— В чем дело, Хэнк? — спросила она.
— Суд начнется в понедельник, — сказал он.
— Ну и что?
— Я веду совершенно верное дело о предумышленном убийстве. |