|
Я им напрямик выложил все, что думаю, и они испугались. - Молодец! Валяй и дальше так, - посоветовали ему товарищи, а он в своем рвении и не приметил, что они ведут с ним нечестную игру. Генрих предложил: - Давайте нарядимся опять, как тогда, напялим епископские тиары и проедемся на ослах. Для виду они согласились, но выдали его духовным наставникам, и в следующий раз мальчика пороли до тех пор, пока он не пошел вместе со всеми к обедне. Пока на том дело и кончилось: Генрих слег, оттого что призывал к себе болезнь и страстно желал заболеть. У его постели сидел в те дни некто Бовуа - единственный человек, которого мать оставила при нем. Этот Бовуа поспешил перейти к врагам своей госпожи, и Генрих понял, что поркой он обязан не только проискам своих друзей - маленьких принцев: его выдал и этот шпион. - Уходите, Бовуа, я не хочу вас видеть. - И вы не хотите прочесть письмо вашей матери-королевы? Тут мальчик, к своему великому изумлению, узнал, что его дорогая матушка выражает предателю свое удовлетворение и благодарность, а тот сообщает ей обо всем, что здесь происходит. "Оказывайте моему сыну поддержку в его сопротивлении и блюдите его в истинной вере! - писала Жанна. - Вы правы, что по временам доносите на него ректору и его бьют плетью; он должен приносить эту жертву, лишь благодаря ей можете вы оставаться подле него, а я могу извещать моего дорогого сына о том, что я предпринимаю". Затем следовало еще многое, но Генриху необходимо было сначала хорошенько разглядеть человека, сидевшего у его постели, - мальчик ожидал открыть в нем невесть что, а на деле оказалось - просто довольно полный господин с широким лицом и приплюснутым носом. Было также ясно, что он сильно пьет; по его внешности Генрих никогда бы не заподозрил, что это человек необычный. А теперь оказывается, он вот какой изворотливый да хитрый, а на вид такой немудрящий и все-таки верный слуга! Господин де Бовуа лучше читал по лицу принца, чем тот по его лицу. Поэтому де Бовуа кротко заметил, и его тусклые глаза блеснули: - Вовсе нет нужды открывать всем и каждому, кто ты. - А вы, небось, и сами не знаете, - нашелся восьмилетний мальчик. - Главное - всегда оставаться там, где хочешь быть, - отвечал пожилой придворный. - Это я запомню, - начал было Генрих и хотел уже добавить: "Но вам доверять больше не буду", - однако не успел: Бовуа внезапно отобрал у него письмо матери - неуловимым, до жути ловким движением; листок бумаги исчез в один миг, а воспитатель продолжал уже совсем другим тоном: - Завтра вы встанете и по доброй воле пойдете к обедне, ибо сейчас вы еще слабы и едва ли будете в состоянии выдержать плети, а ничего иного вы и не заслуживаете, раз вы отказываетесь повиноваться. Бовуа выражался так многословно и так тянул, что Генрих все же в конце концов успел расслышать крадущиеся шаги за дверью возле его кровати. Он не обернулся, но притворно заплакал; они ждали, пока шпион не удалился. Тогда доверенный Жанны торопливым шепотом сообщил мальчику остальное содержание письма, опасаясь, как бы им опять кто-нибудь не помешал. Оказывается, Жанна д'Альбре затеяла открытую и всеобщую междоусобную войну - ни больше, ни меньше. Своего супруга она уже не щадила и потому не щадила никого. Ей нужны были люди и деньги для ее деверя Конде, знатного дворянина, не делавшего различия между своей личной властью и религией. Но Жанне было все равно; она решила, что именно он поведет протестантские войска. |
