Эйлин Сьюзан Ханкок тридцать четыре года. Она милая, но не очень — из‑за рук, все время находящихся в движении, улыбки, славной, но вспыхивающей слишком внезапно, как сигнальная лампочка, и походки: у нее была привычка обгонять прохожих.

Однажды символически ей было сказано: она обгоняет других в физическом и эмоциональном отношении. При этом не было сказано «в интеллектуальном», а если бы и было, она бы не поверила. Однако это, в общих чертах, было бы правильно. Ей явно задано было стать чем‑то большим, чем секретарша, причем задолго до того, как появилось что‑то вроде движения за права женщин. Ей и удалось добиться немалого и это несмотря на то, что пришлось поднимать на ноги младшего брата.

Если она и говорила об этом, то только со смехом — очень уж оригинальной выглядела ситуация. Брат заканчивает колледж за счет помощи старшей сестры — но сама она колледж не заканчивала. Брат женился благодаря ее содействию — но сама она замуж так и не вышла. Однако, правда на самом деле была вовсе не в этом. Учеба в колледже была ей просто противна. Хотя иногда, возможно, у Эйлин появлялось желание (о котором она никогда никому не говорила) поступить в действительно хороший колледж. Поступить туда, где человека учат думать. В таком колледже, может быть, она и смогла бы учиться. Но просиживать в аудиторах, где почасовики читают лекции, основываясь на уже прочитанных ею книгах — да ну его к черту, такое обучение! Так что учебу она отвергла отнюдь не по финансовым соображениям.

Что же до замужества, то просто не нашлось никого, с кем она могла бы ужиться. Она пыталась сделать это — с лейтенантом полиции, и наблюдала, как он нервничает от того, что живет с ней без разрешения городского управления. Их союз, начавшийся так хорошо, полностью распался менее, чем за месяц. Был у нее еще один мужчина, но у него была жена, уходить от которой он не собирался. Был третий, уехавший на восток в командировку на три месяца и не вернувшийся даже по прошествии четырех лет. И был еще…

А ведь я все делала правильно, говорила она себе, вспоминая.

Мужчины говорили, что она — женщина нервного типа или что у нее чрезмерная активность щитовидной железы — в зависимости от полученного образования и словарного запаса. И отношения с ней сохранять не пытались. Ум у нее был едкий и использовала она его слишком часто. Ей была ненавистна нудная и пустая болтовня. Разговаривала она слишком быстро, а без этого голос ее мог бы быть приятным. Голос, чуточку хриплый от чрезмерного количества сигарет.

Уже восемь лет она ездила этим маршрутом. Машинально — не замечая — перестроилась в четвертый ряд. Сделала поворот. Однажды, год назад, она проехала здесь прямо, свернула в улочку, припарковала машину и отправилась обратно пешком, с интересом изучая лабиринт зданий. Улицы наводили на мысль о спагетти, вылепленных из бетона. Ей было немного неловко — она воспринимала себя, как какую‑то растяпу‑туристку. Но все равно шла и смотрела.

«Среда, — сказала запись. — Робин собирается попробовать уладить то дело. Если это удастся, я — помощник менеджера. Если нет — шансов никаких. Вот проблема…»

От предвкушения возможного служебного продвижения уши и горло Эйлин зарделись. И руки задвигались слишком быстро, чтобы править рулем. Но она по‑прежнему все хорошо слышала. Ее, предназначенный для среды, голос говорил: «Он хочет переспать со мной.