Более миловидные француженки, честно говоря, казались мне чертовски костлявыми.
Магнус не испытывал желания последовать моему примеру.
— Я же сказал, что потерял любимую жену. И я не хочу порочить ее память или мучиться от потери вновь обретенной любви.
Он превращался в занудного добродетельного монаха.
— Это не любовь, а развлечение.
— Для меня достаточно воспоминаний о Сигни.
— Да ты ж так усохнешь!
— Ты развлекайся, беря на себя все опасности подобных приключений, а я займусь обследованием картографических лавок.
Несмотря на холодную погоду, Магнусу не сиделось на месте, и он, нахлобучив свою широкополую шляпу и запахнувшись в плащ, бродил по Нью-Йорку, разыскивая символы франкмасонов, реликвии викингов и собирая легенды индейцев. Сумма полученной им чепухи была прямо пропорциональна той сумме, что он позволил себе потратить на эль для своих собеседников.
Я не мешал ему, предпочитая проводить разведку в округе церкви Святого Павла, где поселились блудницы. Но когда порой я приходил домой часа в три ночи, то заставал Магнуса за штудированием томов, которые он притаскивал из четырнадцати книжных лавок, обосновавшихся на Мэйден-лейн и Перл-стрит. Норвежец беззвучно шевелил губами, бубня себе под нос незнакомые слова английского языка, словно медведь, осваивающий исторические труды Фукидида. Он собрал множество спекулятивных трактатов о библейском происхождении индейцев, масонских тайных замыслах, наряду со странными обличительными памфлетами, в одном из которых, к примеру, Уильям Коббет утверждал, что новый век начинается именно в 1800-м, а не в 1801 году, чем спровоцировал бурные, едва не доходившие до драки дискуссии на площади Бэттери.
— Меня восхищает твоя добросовестность, поистине восхищает, — сообщил я ему. — Когда-нибудь я обязательно последую твоему примеру. Но любая миссия, Магнус, всего лишь часть богатой и сложной жизни.
— Да, причем сама эта жизнь должна быть гораздо богаче и сложнее, чем кратковременные удовольствия. — Он отложил книгу о потерянных племенах Израиля. — Итан, я знаю, что ты известен как воспитанник Франклина и ученый, но вынужден сказать, что не заметил в тебе пока никакого рвения к наукам. Со времени нашего знакомства ты ведешь себя как скептически настроенный и поверхностный бездельник, и мне совершенно непонятно, как ты вообще сумел прославиться. Ты относишься к нашим поискам крайне несерьезно.
Я возвел глаза к небесам.
— В зимний сезон нас, исследователей электричества, не особо балуют громами и молниями. И для ведения международных дипломатических разговоров мне приходится ждать выбора нового президента. Так почему же не насладиться отдыхом?
— Потому что мы могли бы готовиться к испытаниям. Жизнь побуждает нас стремиться к совершенству. Если бы твой народ находился в кабале, ты смог бы понять меня.
— Я не уверен. Встреченные мной образцы совершенства оставляли за собой горы трупов, безумные идеи и финансовый упадок. Вспомни Французскую революцию. Всякий раз достигнув одной цели, они разочаровывались и тут же начинали стремиться к достижению противоположного результата.
— Философский принцип побуждает меня дождаться того времени, когда грешный мир образумится.
— Тогда давай дождемся этого в Вашингтоне, а не в этом торговом Вавилоне, полном сплетен и алчности. Чем дольше мы медлим в Нью-Йорке, тем больше шансов, что наши враги догонят нас.
— Я позаботился о наших врагах в Морфонтене, а Дания осталась за океаном. Не волнуйся, Магнус, мы же в Америке. |