|
— Братство Форн Сиор отбирает праведников и готовит их к благочестивой жизни. Мы стремимся стать рыцарями в своих делах и помыслах. Нас вдохновляют лучшие образцы истории. — Надеюсь, вы не собираетесь сражаться с ветряными мельницами… — Порой, желая высмеять чьи-то поиски, люди называют их донкихотством, но я лично воспринимаю это как комплимент. Целеустремленность, настойчивость, благородство. Поверь мне, наша цель достойна всех связанных с ее достижением тягот и лишений. В Филадельфии меня сочли своего рода блудным сыном, неблагоразумно лишившим много лет тому назад девственности некую Анабеллу Газвик и сбежавшим для обучения в Париж с Бенджамином Франклином, который предложил мне место секретаря благодаря масонским связям с моим отцом. За полгода в карточных салонах я умудрился спустить мое скудное наследство, но теперь вернулся в родной город до некоторой степени известной личностью — своего рода героем, наладившим мирные связи между народами. — Мы-то считали тебя мошенником, но оказалось, что ты все-таки унаследовал кое-какие достоинства твоего родителя. — Только не его здравомыслие, — признался я. — Однако тебе удалось завести знакомство с такими людьми, как Бонапарт, Смит и Нельсон. — В высшие круги мне позволило войти наставничество Франклина. — О да, Франклин. Великий был человек! Последние снегопады задержали нас в Делавэре на два дня, и, покинув Филадельфию, мы пять чертовски утомительных дней тащились до Балтимора. — Почему мы так долго едем? — сердито поинтересовался в итоге Бладхаммер. — Похоже, вам удалось завладеть обширными территориями. — Ты пока увидел лишь крошечную часть нашей страны. Тебя не начинают одолевать сомнения, могли ли скандинавы добраться до тех мест, что указаны в твоей карте? — Смотря как добираться, они могли идти на веслах или под парусами. Дорога к недавно основанному Вашингтону была немногим лучше лесной просеки. Пришли в упадок фермерские хозяйства Пенсильвании, а между заложенным на берегу Чесапикского залива новым городом и строящимся правительственным центром темнели девственные, как в Кентукки, леса. По пути перед нами периодически открывались участки ощетинившихся пнями пустошей, засеянные озимыми поля да стайки нищих лачуг с маленькими оборвышами, после чего дилижанс вновь въезжал в тесный лесной туннель. За угодьями поселенцев приглядывало по два-три раба, и хотя Магнус встречал негров в Париже и Нью-Йорке, его заворожила их здешняя вездесущность и несчастный вид. Насколько я знал, они составляли больше пятой части населения нашей страны. — О боже, они черны как уголь! — восклицал он порой. — И одеты в лохмотья… как же можно работать полуголыми в такой холод? — А как волы работают? — сказал один из наших попутчиков, виргинский плантатор с побагровевшим от виски носом, пожевывая чубук трубки, которую он ни разу не разжег за всю дорогу. — Черномазые рабы, сэр, отличаются от нас с вами хилым умишком и нехилыми бицепсами. Подобно мулам, они просто созданы для тяжелых полевых работ. С тем же успехом вы можете переживать за летающих в небесах птиц. — Птицы могут летать, где пожелают. — А вы остроумны, однако. — Плантатор расхохотался. — Весьма остроумны! Но наши негритосы довольны, как дойные коровы, каждый вечер послушно следующие в коровник. Уверяю вас, они удовлетворены такой жизнью гораздо больше, чем кажется. Их потребности ограничиваются желаниями набить брюхо, вдоволь погорланить песни да завалиться на боковую. |
