|
Филенчатые входные двери приятно поразили меня, ожидавшего огромных бронзовых врат, нормальными человеческими размерами, а когда мы потянули шнурок звонка, то скромную дубовую дверь открыл не швейцар, а секретарь в незатейливом деловом костюме. Это был крепкий молодой парень с волевым подбородком, выдающимся носом и тонкими губами, в его настороженном взгляде, скользнувшем по колоннаде, мелькнуло явное удивление при виде столь величественного окружения. Его волосы были аккуратно подстрижены по римской моде, которую я и сам теперь предпочитал, а на ногах красовались яркие и мягкие мокасины. — Привет вам, — сказал он с фронтирским выговором, пропуская нас в вестибюль. — Меня зовут Мериветер Льюис. Я приехал всего несколько дней назад из форта Детройт и еще не освоился. В этом дворце такое звучное эхо. Пойдемте, пойдемте! Президент Джефферсон ждет вас. В лишенном пока мебели и картин вестибюле потолки возносились на высоту восемнадцати футов. Как и в Капитолии, здесь еще пахло краской. Маячившая перед нами филенчатая дверь вела в довольно изящное, но пустое овальное помещение, за окнами которого поблескивали воды Потомака. Льюис провел нас направо по лестнице, поднимавшейся, по моим предположениям, в личные апартаменты президента, и мы оказались в более скромной комнате с диваном и приставным инструментальным столиком. — Я доложу, что вы прибыли, — сказал секретарь, удаляясь к очередной двери своеобразной егерской походкой, выдававшей его опыт военной службы в диких западных краях. — Ваш президент, похоже, не склонен обременять себя мебелью, — оглядевшись, сказал Магнус. — Джефферсон ведь въехал сюда совсем недавно, да и Адамс успел прожить здесь всего несколько месяцев. Сложно с ходу решить, какой именно стиль подходит республике. Кроме того, он ведь овдовел почти двадцать лет тому назад. — Должно быть, его шаги громыхают в этих залах, как дробина в роговой пороховнице. Вдруг мы услышали птичью трель. Дверь в кабинет Джефферсона открылась, и нас пригласили войти. Эта комната в юго-западном углу здания выглядела более обитаемой. На паркете красного дерева пока не было даже ковровой дорожки, но в центре уже стоял длинный стол, покрытый зеленым сукном, и в обоих концах зала горели камины. Три внутренние стены заполняли книжные полки, карты, письменные столы, застекленные шкафчики и глобусы; а по внешней четвертой стене тянулись окна. На одной из полок лежал странно изогнутый слоновий бивень гигантских размеров. Среди других экспонатов встречались наконечники стрел, отполированные камни, черепа животных, индейские дубинки и изделия из бисера. На столах возле окон на южной стороне стояли терракотовые горшки с едва проклюнувшимися из земли ростками. Там были также стеклянные колпаки и ящики с почвой, а в одном углу расположилась птичья клетка. Ее обитатель вновь защебетал. — Самая прекрасная музыка в природе, — сказал Джефферсон, откладывая книгу и поднимаясь из-за стола. — Маленький пересмешник вдохновляет меня во время работы. При ближайшем рассмотрении Джефферсон показался мне более внушительным, чем на инаугурации: высокий, с крепкой нескладной фигурой и замечательной песочного цвета шевелюрой, отлично сочетавшейся с румяным лицом. Услышанная нами речь оказалась одним из его немногих публичных выступлений; из-за тонкого голоса он предпочитал общаться с помощью писем. Но в ярких глазах этого человека светился невиданный мной доселе ум. Наполеон обладал орлиным взором, Нельсон зоркостью ястреба, глаза Джеззара поражали жестокостью кобры, а пожилой Франклин поглядывал на мир как сонный филин. В глазах Джефферсона плясали живые любознательные огоньки, словно все, с кем ему доводилось встречаться, представляли для него огромный интерес. |
