— Он не плакал и не смеялся, но вёл себя безупречно, сдержанно и скромно, — вступилась за Джустиниани Елена. — Не забывай, он унаследовал огромное состояние. Если он женится на тебе, ты не будешь знать нужды.

— Я предпочту ходить в рубище, но не выйду за него. — Джованна покачала головой. — Никогда. Крестный рассказывал мне о нём — он кутила, лжец, лицемер!

Елена пожала хрупкими плечами. Её лоб, белый, как лунийский мрамор, чуть затемнили упавшие пряди светлых волос. Она подняла глаза на подругу.

— Мне не хотелось бы дурно говорить об умершем, Джованна, — неохотно проговорила она, — но мой дядя Вирджилио не раз повторял, что в свете аскетов не встречал, и утверждал, что мессир Гвидо часто ссорился с отцом из-за своих кутежей. А тётя Ипполита… — она опустила глаза, — мессир Гвидо был её любовником.

— Это клевета! Как ты можешь так говорить?

Елена развела руками, чуть пожав плечами. Она прекрасно знала, что это не клевета, но спорить с подругой не стала.

— Ты же хулишь молодого Винченцо Джустиниани только потому, что слышала о нём что-то дурное. Я же тебе пытаюсь объяснить, что дурно в свете могут сказать о ком угодно. О мессире Гвидо тоже многие чего только не говорили…

На щеках Джованны проступил румянец.

— Не смей повторять этот вздор!

Елена вздохнула.

— Я и не собираюсь. Но пойми, если мессир Джустиниани женится на тебе — ты будешь очень богата.

— Господи, Елена, ну до чего ты меркантильна! — Джованна нахмурилась. — Нельзя все мерить на деньги. Любовь не продаётся. Корысть — грех.

— Я вовсе не корыстна, — спокойно возразила Елена, — просто бедность омрачает жизнь, и мне довелось узнать это. Когда умер отец, мы были в очень стеснённых обстоятельствах. Едва сводили концы с концами. Если бы не дядюшка Вирджилио… Я помню, как смотрели на меня вчерашние подруги: словно я прокажённая… — она побледнела и содрогнулась.

— Просто это были ненастоящие подруги, Елена, только и всего.

Елена снова не стала спорить.

— Пусть так, но мне бы не хотелось, чтобы ты совершила ошибку. Нищета — это ужасно.

Глава 4. Сокровища мудрости

И предал я сердце моё тому, чтобы познать мудрость и познать безумие и глупость: узнал, что и это — томление духа; потому что во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь.

На следующий день после похорон Винченцо убедился, что банкир Тентуччи — человек слова. Уже к десяти часам утра Джустиниани получил от него короткую записку. Марко Альдобрандини ждал их к полудню. Банкир сообщил, что старый коллекционер и слышать не хочет о снижении цены, хоть в последние месяцы возненавидел свою коллекцию, ибо не мог больше ею наслаждаться.

Они встретились у дверей Альдобрандини за пять минут до назначенного времени и были весьма любезно приняты.

Марко Альдобрандини представлял собой зримый символ тщеты всего земного: он был скопищем двух десятков болезней, от подагры до диабета, с трудом передвигался и недавно ослеп.

Джустиниани, пользуясь немощью хозяина, не уделил ему никакого внимания. Он сосредоточенно разглядывал тяжёлые фолианты в коллекции старика, листал старые рукописные инкунабулы XIV века, одобрительно озирал виньетки и позолоту обрезов, методично ознакомился с каталогом, придирчиво проверял наличие заявленных книг и рукописей на полках.

У него спирало дыхание, когда он рассматривал утяжелённый шрифт первых манускриптов, касался их грубой бумаги и переплётов, замерев, разглядывал «Гипнэротомахию» Полифила Франческо Колонны, изданную в тысяча четыреста девяносто девятом году в типографии Альдо Мануччи, сугубо удивился разделу гримуаров, включавшему «Тайны Червя» в редакции аббата Бартоломью, «Книгу Дагона», «Трактат о Небесных Воинах и Послах Империи Девяти» Иоакима Отступника и «Ключ к Бессмертию» Санхуниатона.