Джустиниани механически почесал его за ухом, потом снова бросил взгляд на покойника, вздохнул и вышел из комнаты. Винченцо знал, что жизнь его родственника была далека от праведности. «Когда по слабости духа мы забредаем в блуд, жадность или зависть, — подумал он, — то в мёртвом пространстве греха превращаемся в оборотней. И тогда дядя выгоняет из дома сына брата своего, любовники ревнуют к законным супругам, мать завидует молодости дочери, а отец отказывает в необходимом собственным детям. Прости же Господи этого, отошедшего к Тебе, прости ему все согрешения вольные и невольные…»

В холодном коридоре Джустиниани поёжился: мокрая рубашка неприятно липла к телу. Винченцо спустился по неосвещённой боковой лестнице, оказался в облаке мясных запахов возле кухни и тут понял, что очень голоден.

Во рту с утра не было ни крошки, голова кружилась. Он устало подумал, что можно поесть в той харчевне, огни которой мелькнули, когда он миновал квартал. Там же можно будет заодно высушить плащ и рубашку.

— Не угодно ли господину графу сменить платье? Надо поскорей просушить вашу одежду, вы ведь совсем промокли, ваше сиятельство. Пожалуйте к огню. — Джустиниани ощутил робкое прикосновение к плечу чьей-то руки, обернулся и увидел камердинера Гвидо, который согнулся в вежливом поклоне и указывал на парадный зал. — Господину графу угодно ванну с дороги? Ужин?

Лицо Винченцо чуть напряглось. Смерть дяди была слишком внезапной, он ещё не осознал её до конца, ибо ничего не знал о его болезни. Но теперь до него дошло, что ему вовсе незачем ехать в придорожную харчевню. Это был уже его дом. Этот человек был его слугой. Он, Винченцо, мог просушить одежду прямо здесь, у своего очага. Отныне он — его сиятельство граф Винченцо Джустиниани.

Винченцо повернулся лицом к залу.

— Есть ли что из одежды?

— Конечно, господин граф, всё приготовлено, — Луиджи указал на парадную лестницу, — пойдёмте скорее в ванную, вы же простудитесь. Ой, Господи, осторожней, Спазакамино может броситься.

Однако выскочивший из комнаты покойника, видимо, следом за Винченцо кот, которого, как выяснилось, звали Трубочистом, был настроен благодушно. Он, высоко задрав густой хвост, подрагивавший на кончике, направился впереди нового хозяина в ванную, не обращая никакого внимания на слова Луиджи, что это животное — кошмар всего дома.

В натопленной комнате с лепниной на потолке, у полыхающего камина уже дымилась паром горячая ванна, белая пена с ароматом миндаля выступала за края.

Кот запрыгнул на каминную полку и замер на ней египетской статуэткой богини Баст.

Луиджи хлопотал возле Джустиниани, забрал промокшую верхнюю одежду, торопливо подал халат и огромную банную простыню. Винченцо не хотел снимать при слуге белье и попросил принести вина, сказав, что он сильно продрог.

Камердинер тут же исчез.

Винченцо разделся и опустился в воду, с блаженством ощутив аромат дорогого мыла. Тело расслабилось, захотелось спать, он ощутил, как сильно устал. Утром пришлось работать в доках, разгружать баржи с углём…

Прибежавший с вином Луиджи протянул Винченцо поднос. Бокал рубинового вина искрился в каминном пламени. Джустиниани понимал, что делает глупость, вино только заставит его разомлеть ещё больше, но с наслаждением выпил. Каждый глоток ласкал нёбо вкусом инжира и изюма, ароматом какого-то мистического благовония и кружил голову. Боже, как давно он не пил такого вина?

Винченцо покорно отдал пустой бокал камердинеру и не заметил, что Луиджи уже намылил ему волосы кипрским мылом и теперь просил наклониться, чтобы смыть его. Вино окончательно расслабило, и Винченцо послушно склонил голову.

Камердинер тёр его морской губкой, поливал из кувшина, потом заторопился: господину пора ужинать, он совсем засыпает.