Кочующая рация -- Фигаро здесь, Фигаро там...
Обнаружить в таком лесу место выхода -- все равно что отыскать иголку в
стоге сена. Это тебе не мамочкина бахча, где каждый кавун знаком и лично
симпатичен. И весь расчет, что будут следы, будет зацепка. Черта лысого --
почему они должны наследить?.. Под Столбцами мы что, не старались?.. Землю
носом рыли! Впятером, шестеро суток!.--А толку?.. Как говорится, две
консервные банки плюс дыра от баранки! А этот массивчик побольше, поглуше и
засорен изрядно.
Сюда бы приехать с толковой псиной вроде Тигра, что был у меня перед
войной. Но это тебе не на границе. При виде служебной собаки каждому
становится ясно, что кого-то разыскивают, и начальство собак не жалует.
Начальство, как и все мы, озабочено конспирацией.
К концу дня я опять подумал: нужен текст! В нем почти всегда можно
уловить хоть какие-то сведения о районе нахождения разыскиваемых и о том,
что их интересует. От текста и следует танцевать.
Я знал, что с дешифровкой не ладилось и перехват сообщили в Москву. А у
них двенадцать фронтов, военные округа и своих дел под завязку. Москве не
укажешь, они сами себе начальники. А из нас душу вынут. Это уж как пить
дать. Старая песенка -- умри, но сделай!..
4. В ШИЛОВИЧАХ
Оставив Хижняка с машиной в густом подлеске близ деревни, Алехин
заброшенным, заросшим травой огородом вышел на улицу. Первый встречный --
конопатый мальчишка, спозаранок гонявший гуся у колодца, -- показал ему хату
"старшины" сельсовета. От соседних таких же невзрачных, с замшелыми крышами
хат ее можно было отличить лишь по тому, что вместо калитки в изгороди была
подвешена дверца от немецкого автомобиля. Назвал мальчишка и фамилию
председателя -- Васюков.
Не обращая внимания на тощую собаку, хватавшую его за сапоги, Алехин
прошел к хате -- дверь была закрыта и заперта изнутри. Он постучал.
Было слышно, как в хате кто-то ходил. Прошло с полминуты -- в сенях
послышался шум, медленные тяжелые шаги, и тут же все замерло. Алехин
почувствовал, что его рассматривают, и, чтобы стоящий за дверью понял, что
он не переодетый аковец и не "зеленый", а русский, вполголоса запел:
Вспомню я пехоту, и родную роту,
И тебя, того, кто дал мне закурить...
Наконец дверь отворилась. Перед Алехиным, глядя пристально и
настороженно, опираясь на костыли и болезненно морщась, стоял невысокий, лет
тридцати пяти мужчина с бледным худым лицом, покрытым рыжеватой щетиной, в
польском защитном френче и поношенных шароварах. Левой ноги у него не было,
и штанина, криво ушитая на уровне колена, болталась свободно. В правой
полусогнутой руке он держал наган.
Это и был председатель сельсовета Васюков.
Пустыми грязными сенцами они прошли в хату, обставленную совсем бедно:
старая деревянная кровать, ветхий тонконогий стол и скамья. |