Понемногу я постигал учение Света, в четырнадцать добился посвящения в монахи и с тех пор не могу помыслить об иной жизни. Чтение книг, свитков, размеренный уклад каждого дня, посильная помощь ближним - да, именно для этого я был рожден.
Честное слово, я не могу даже на мгновенье представить себя обычным ремесленником, каким, например, был мой покойный отец. Жизнь простого обывателя, примерного семьянина и работяги не для меня. Служа Свету, я должен сделать мир лучше, и если для этого придется пожертвовать личным счастьем, так тому и быть. Это мой долг перед этим миром. Да и у каждого свое понимание счастья…
Даже если бы чума не забрала моих родителей, я бы все равно ушел в монахи. Да, это кощунственная мысль, и она в корне противоречит учению Святого Мартина, основателя нашего ордена, но что поделать? Сам Мартин всегда считал, что у каждого из нас есть выбор, но был ли он у меня?
Монахом невозможно стать по принуждению, им надо родиться.
Я поднял глаза на маленькую картину, висящую над изголовьем. На ней был изображен сам святой - полный рыжеватый мужчина, заросший недельной щетиной, смиренно преклонивший колени и держащий в левой руке зажженный факел. Такие картины висели во многих кельях, и всякий раз Мартин был представлен на ней иначе. Он был и худощавым брюнетом, и крупным блондином, с длинной косматой бородой, и огненно-рыжим, и седым, и лысым, все в зависимости от того, как выглядел сам художник. Неизменными оставались только поза монаха и его факел. Да, сколько людей, столько и мнений… Никто в точности не знает, как выглядел Святой Мартин. Восемьсот лет прошло с тех пор, а это слишком долгий срок для человеческой памяти.
Нельзя доверять памяти, нельзя доверять книгам, потому что письменные источники того времени противоречат друг другу и отличить правду ото лжи практически невозможно. Но едва ли Мартин был полным - это мое личное мнение. Известно, что он был беден, а так как ему приходилось много путешествовать, то он всегда передвигался пешком. Лишний жир в таких условиях не нагуляешь.
Когда-нибудь я также как Мартин буду ходить по городам, и просвещать людей. И мои поступки будет направляться Светом. Это почетно, к этому надо стремиться, это истинное предназначение… Но кого я обманываю? Мне не хочется покидать свой город, и если бы я мог всю жизнь просидеть в этих четырех стенах, я бы так и сделал. Но это невозможно. Когда-нибудь я оставлю город… Что меня ждет за его стенами?
Узкое окно кельи выходит во двор и до меня доносится радостное кудахтанье кур, которые опять пробрались в огород брата Дика и теперь роются между грядок.
Я тяжело вздохнул. Своим кудахтаньем эти вредные птицы нарушили тишину, столь редкую даже в монастыре и столь ценимую мною.
С этими курами всякий раз одни и те же неприятности. Они умудрялись найти лазейку в любой ограде и отправиться гулять в огород. Особенно много проблем они доставляли весной, когда высаживали рассаду. Куры, которым нравилось склевывать молодую поросль, превращались в стихийное бедствие, и если бы не очевидная польза от этих птиц в виде яиц и перьев, мы бы каждый день питались куриным бульоном. Но уже наступила осень, и теперь куры могут рассчитывать разве что на остатки моркови несобранные с грядок и зимнюю капусту.
В окно виден кусочек неба, затянутого серыми тучами. Сегодня с самого утра пасмурно и дует резкий холодный ветер, напоминая о том, что зима уже близко. Может быть, в этом году еще будет несколько теплых дней, а может быть и нет. Солнце выглянет на пару минут и тут же спрячется обратно, словно ему не угодно видеть, что происходит на земле. Хорошо, что моя ряса соткана из чистой шерсти, она теплая и спасает меня от холода. Я не страшусь физических лишений, но в том, чтобы вынуждать себя мерзнуть, не вижу никакого смысла. Это глупо, а проявление глупости недостойно монаха ордена Света.
Размеренный покой монастыря нарушил троекратный удар гонга. |