Берингар избегал прямых вопросов, но и на те немногие, что задал, получил довольно уклончивые ответы. Говорили они все больше намеками да обиняками, что, впрочем, не мешало им понимать друг друга.

– Я слышал, что пока ты был в горах, у тебя лошадь свели, – промолвил Берингар.

– Меа culpa!* [Моя вина (лат.).] – признался Кадфаэль. – Забыл, знаешь ли, запереть дверь конюшни.

– Примерно в то же время из Лансилинского суда человек сбежал, – заметил Хью.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что я тут руку приложил? Я его уличил перед всеми, а они – задержать, и то не сумели.

– Но за пропажу лошадки с тебя, надо думать, взыщут?

– Наверняка. Речь об этом зайдет завтра на капитуле – ну да неважно, – миролюбиво промолвил брат Кадфаэль, – главное, что с меня не взыщут за пропажу человека.

– Об этом могла бы зайти речь на другом капитуле, и взыскание оказалось бы куда строже, – пригрозил Берингар, но поднимавшийся от жаровни дымок не мог скрыть улыбки на его смуглом, резко очерченном лице. – Кадфаэль, дружище, я тут приберег для тебя напоследок одну новость. Нынче ведь – что ни день, то дивные вести из Уэльса. Только вчера сообщили мне из Честера о том, что на ферму, принадлежащую монастырю Беддгелерт, заявился какой-то верховой. Себя он не назвал, но оставил на ферме свою лошадь и попросил тамошних монахов при первой возможности вернуть ее бенедиктинским монахам, что пасут овец на холмах Ридикросо, дескать, оттуда она и была позаимствована. В самом Ридикросо об этом пока не знают, там у них снег выпал раньше, чем здесь, горные тропы замело, и посыльному никак туда не добраться. Так что я думаю, что хотя лошадка к хозяевам пока и не воротилась, с ней будет все в порядке. Я, право, не знаю, кто он таков – этот незнакомец, – добавил Хью с невинным видом, – но только лошадь он оставил монахам через пару дней после того, как наш пропавший злодей покаялся в своем преступлении в Пенллине. Весточка пришла через Бангор – туда еще можно было добраться, а в Честер ее доставили морем, на лодке. Вот и выходит, что взыщут с тебя не так строго, как ты, наверное, рассчитывал.

– Беддгелерт, вот оно что! – прикинул Кадфаэль. – А дальше он, видать, пешком двинулся. Как ты думаешь, Хью, куда он направился? В Клинног? А может, в Кэргиби – оттуда ведь можно морем в Ирландию переправиться.

– А почему бы ему не остаться в Беддгелерте? – предположил Берингар, с улыбкой потягивая винцо, – в монашеских кельях местечко, поди, найдется. Сам-то ты, поболтавшись по свету, обрел для себя как раз такую тихую гавань.

Кадфаэль задумчиво покачал головой:

– Нет, сдается мне, это пока не для него. Он понимает, что еще недостаточно заплатил за содеянное.

Хью хрипло рассмеялся, поднялся на ноги и сердечно похлопал монаха по плечу:

– Пожалуй, я лучше пойду. А то всякий раз выходит: как поболтаю с тобой, так отказываюсь от судебного преследования.

– Но когда-нибудь этим может и кончиться, – серьезно промолвил Кадфаэль.

– Судебным преследованием? – оглянулся с порога Берингар, все еще улыбаясь.

– Монашеской кельей. Бывало, что люди, уходя от первого, приходили ко второму, совершив немало добрых дел по пути.

– А что это вы так вырядились? – спросил Кадфаэль. – Надо думать, не в мою честь.

– Лорд аббат послал за мной, – пояснил Эдвин. При упоминании об этом событии глаза мальчика округлились, в них читалось благоговение. – Вот матушка и велела мне надеть самое лучшее. А Эдви сам за мной увязался, из любопытства. Его никто и не звал.

– А он зато на пороге споткнулся, – тут же заявил Эдви, – да еще и покраснел, ну ровно кардинальская шапка.