|
Баркас выровнял ход. Впереди вновь заскользила ровная водная гладь. — Смотри, куда прешь, — лаконично прокомментировал Зеленый. — Унылая из вас команда, честное слово. Он подозвал ежащегося от ночной прохлады Лёвку и велел ему идти дежурить на нос. — Корму не прикрытой оставим? — спросил парень. — Я там лягу. Вполглаза буду за тылом следить. — Зеленый подхватил рюкзак, арбалет и потопал из рубки. Бросил через плечо: — Минор, на развилках забирай левей. Ход не меняй. Перед рассветом будем проплывать Припять. Когда увидишь — меня буди. Я угукнул вслед. Голова была тяжелая, пары часов сна явно не хватало, чтобы снять дневное утомление. Во рту чувствовался металлический привкус — дрых без маски, наглотался дерьма всякого. Да и фильтры пора менять. Только где из взять, фильтры запасные? Чешем незнамо куда, как стая слепых псов, почуявших запах свежатины. Тошно. Левка собрался идти на носовую часть судна, но я позвал: — Постой-ка. Он обернулся не сразу. Постоял в дверном проходе, передернул плечами, поправил перчатки. — Что? — Разговор есть. — Слушаю. — Сваргань для начала чайку, чтоб бодрости добавить. — Извини, не могу. Я электрочайник потерял, примус забыл, а кипятильник сломал. Я помолчал, поболтал вхолостую баранкой, но все же снизошел до короткой усмешки. — Шутка засчитана. — Хорошо. Пойду дежурить. — Стоп, умник. А теперь налей в кружки чистой водички, поставь их на кожух двигла, а когда водичка закипит — всыпь в нее заварку. Он не удивился моей сообразительности. Ответил просто и без выпендрёжа: — Понял. Я оторвал взгляд от блуждающего по воде пятна прожектора и посмотрел на парня. Он стоял и исподлобья глядел на меня, словно ждал чего-то. Лицо утопало в густой тени, бликовали стекла маски. Мне до лампады, что за мыслишки шуршат в этой темной головушке, но насчет угольников правду я узнаю. — Главное, — медленно, выверяя каждое слово, произнес я, внимательно следя за его руками, — когда поставишь кружки на кожух, придерживай их. Двигатель трясется, вода расплескаться может попусту. Перчатки у тебя крепкие, никаких прихваток не надо. Лёвка не пошевелился, не вздрогнул. Он только невольно сунул руки в карманы комбеза, будто хотел спрятать то, что в них держал. Только вот я прекрасно видел: ладони у него были пусты. Парень машинально спрятал сами руки. Испуг? Вряд ли. Тут что-то еще… Это скорее — дискомфорт. Такая реакция бывает, когда в присутствии больного человека внезапно упоминаешь о проблемной части тела. Или нечаянно касаешься уродства, которого он стесняется. Я понял, что меня так напрягало весь прошедший день. Лёвка ни разу не снял свои прочные перчатки. Выбираясь из говнопечки Фоллена, он сильно содрал ладони — по предплечью кровь текла, — но парень даже не посмотрел на ссадины. Ни сразу, ни позже. Дальше — больше. Когда Лёвка показывал свой вывихнутый локоть, ему, помнится, пришлось засучить рукав. |
