Бегом догнал Лизу.

— Поторопись, девушка, не на прогулке все же.

— Поспешишь — людей насмешишь, — ответила Лиза.

Из подъезда противоположного дома за происходящим с сочувствием наблюдали двое молодых оперативников.

— За такой девахой я бы тоже не отказался побегать, — с завистью сказал один.

— Прямо как в кино, — согласился второй, старший по званию.

* * *

...Беседа между Никитой Павловичем и Гурко тянулась уже с полчаса, но к согласию они пока не пришли.

Никита Павлович уяснил только одно: этот белобрысый, невесть откуда взявшийся ферт с ледяными веселыми глазами владеет его сокровенной тайной. Сомневаться не приходилось, гаденыш, называющий себя Иваном, предъявил три пожелтевших, будто из архива, снимка, на которых четверо дюжих мужиков в разных позах потушили молодого, беспомощного Никиту.

Снимков, в принципе, не должно было быть. В камере, где все это происходило, никто фотоаппаратом не щелкал. Вдобавок в роковую ночь стояла такая темень, как в проруби. Оправившись от потрясения, Никита Павлович спросил:

— Туфта, верно? Подделка, да?

Гурко смерил его недобрым взглядом.

— Какая разница? Снимки хорошего качества, и есть кассета. Вопрос в том, сколько ты готов заплатить.

Аванс принес?

— Какая кассета?

— Богатая кассета, не сомневайся. Показания этих гавриков, следственный эксперимент — и все прочее.

Но кассета не у меня.

— У кого же?

Гурко поудобнее откинулся в жестком кресле.

— Сперва аванс, потом толковище.

Никита туго соображал. Эту рвань, которая на снимках, на другой день раскидали по разным пристанищам. У него больше года ушло на то, чтобы до них добраться. Жалобу он не подавал, свидетелей не было. Это дело конченое. Но тогда что значит весь этот сон?

Гурко догадался о его мыслях.

— Не ломай голову, Никита. В органах это обычный номер. Вспомни, ты в тот год шибко чумился. Вот поставили на колышек. Чтобы чересчур не рыпался. Впоследствии ты этих бандюков разбомбил, за что тебе от ментов особая благодарность. Вас и стравливают, чтобы самим не возиться. Неужто не понимаешь? А говорили, законник.

— Ты сам кто?

— Дед Пихто. К нашей сделке это отношения не имеет. Бабки привез?

Никита Павлович глядел на него с жалостью: молодой, горячий, наглый, а жить осталось с гулькин нос.

И все же какие-то концы не вязались. Белобрысый ферт не так прост, как прикидывается. Во всяком случае, прежде чем замахиваться на такую добычу, этот малый, конечно, сведения о нем собрал, о Никите. На что же он тогда надеется, затевая глупейший торг?

— Проясни, — сказал Никита, — за что я должен платить? За эти фотки? Зачем они мне? Тебе интересно, ты и покупай. Меня это не касается.

— И за фотки, — Гурко начал загибать пальцы, — и за кассету. А главное, за информацию.

— За какую информацию?

— За полную, господин телохранитель. Об том человеке, который из тебя кусок дерьма лепит.

Под слоем дубленой кожи Никита Павлович побледнел до синевы. Он ух не помнил, когда в последний раз кто-либо посмел так с ним разговаривать. Но точно знал, того человека давно на свете нет.