Алисон включила автопилот, затем подошла к нему сзади, обняв теплыми руками за талию, прижавшись всем телом.

— Ты опять ушел от меня, — прошептала она. — Вернись, любимый.

Он поглядел на нее.

— Сколько мы уже знакомы?

— Мгновение, вечность, какое это имеет значение? — ответила она, шутливо покусывая кончик его уха.

— Вечное мгновение, — прошептал он. — Да.

— Что? — спросила она.

— Да нет, ничего, — ответил он. — Просто грущу, думая о неумолимости часов.

— Если тебе так грустно при мысли о времени, милый, — сказала она, открывая дверь каюты, — давай не терять ни одной драгоценной секунды.

Яхта плыла в спокойном море.

— Что, пешком? — сказала Кэрол. — В твоем возрасте?

— Так и знал, что ты раскричишься, — ответил Оуэн. — Я, по крайней мере, не собираюсь еще записываться в старики.

— Значит, по-твоему, я уже выжила из ума! — вскричала она.

— Она говорит, что ты старый? — сказала Алисон. — О господи, да эта женщина совсем тебя не знает.

Пешие прогулки, водные лыжи, хождение на яхте, купания, поездки верхом, танцы до самой ночи. Объяснение с Кэрол, что он ищет материал для нового романа, не зная, поверила она или нет, да и особенно не заботясь об этом. Многие, многие недели в поисках ускользающего от него прошлого.

Он стоял на залитом жарким солнцем балконе комнаты Алисой. Алисой спала, как утомившийся за день от игр ребенок. Оуэн тоже устал, чисто физически, и каждый мускул в его теле болел, но сейчас он думал не об этом. За всю жизнь он так и не помнил чувства настоящей физической любви. Каждая деталь ухаживания, поцелуев была свежа в памяти, но дальше наступал провал. А ведь именно так все происходит в кино. Точно так же он не помнил, чтобы хоть раз от души выругался.

— Оуэн?

В комнате послышалось шуршание простыней. Голос у нее был требовательный, ласковый, но настойчивый. Он повернулся. Пусть мне запомнится хотя бы это, подумал он. Пусть каждая секунда останется в моей памяти, каждая деталь нашей пылкой любви и нежных слов, опьяняющих объятий. Он взволнованно переступил порог комнаты.

Полдень. Он шел по берегу, глядя на зеркальную голубую поверхность моря. Значит, так оно и есть. Он ничего не помнил. Он переступил порог комнаты, а потом оказался здесь, на берегу, а в промежутке — ничего не было. Да, все так! Теперь он это знал. Время перепрыгивало через события, неумолимо влача его к концу сценария. Арти был прав: он — актер, вот только пьеса давно уже написана.

Он сидел в темном купе поезда, глядя на окна. Позади остались купающаяся в лунном свете Ницца и Алисой; на полке спали Джордж с Линдой; беспокойно ворочаясь, что-то бормотала во сне Кэрол. Как они обозлились, когда он сказал, что пора отправляться домой.

А сейчас, подумал он, что сейчас? Он поднес часы к глазам, глядя на светящийся циферблат. Семьдесят четыре минуты.

Сколько же осталось?

— Знаешь, Джордж, — сказал он, — когда я был молод, моложе тебя, мне никак не удавалось избавиться от одной навязчивой идеи. Я думал, что жизнь моя идет, как кинолента на экране. Нет, я совсем не был сумасшедшим, но мысль эта очень меня раздражала. А вот совсем недавно я понял, что, видимо, каждый человек страшится смерти, и, когда проходит много лет, ему подсознательно кажется, что пролетели лишь минуты. Все мы, должно быть, считаем, что время обманывает нас, что стоит нам на секунду отвернуться, и оно летит, как на крыльях, и ты состариваешься, не успев оглянуться.