– А сейчас, – объявил он, – первым номером нашей программы выступает знаменитый чтец-декламатор с «Гангута», командир шестидюймовки носового плутонга – мичман Григорий Карпенко!

На крышку рояля облокотился, красный от смущения, мичманец.

Небольшого росточка, чистенький, он петушком исполнил под надрывные возгласы рояля:

Из задних рядов – самых озорных – вразброд орали:

– А кады бороться-то? На кой нам сдался стих этот?

Когда Гриша Карпенко, страдавший от внимания публики, уже возвращался на свое место, адмирал Свешников (солидный и непререкаемый) заметил ему с большим неудовольствием:

– И с чего это вы, мичман, под пушку вылезли? Поскромнее надо быть нашей молодежи, поскромнее… Учитесь у старших офицеров.

Однако мичману хлопали. Полухин тоже надсаживал ладони.

– А знаешь, – сказал он Семенчуку, – ведь этот мичманок совсем неплохой парень. Ты с ним никогда не разговаривал?

– Нет. С чего?

– А я говорил. Сомневается человек. Правды ищет. В случае чего, такого и на нашу сторону перетащить можно.

– Зачем?

– Мы с тобой хороши до какого-то момента, от «а» до «б», – шепотком пояснил Полухин. – А потом – шабаш и суши весла! Башню-то с дальномерами мы еще и провернем. А вот линкора нам в море не вывести. Сами же таких мичманцов на помощь себе позовем…

Суровому Свешникову не угодил и матросский хор, слаженно исполнивший песню в память павших в этой войне:

– Развели тут бодягу поминальную, – заметил адмирал. – Все настроение, какое было, к чертям испортили.

– А сейчас, – объявил конферансье, – перед вами выступит матрос Игнатий Безголовый с известным аттракционом на загадочную тему: «Что русскому здорово – то немцу смерть!» Слабонервных просим удалиться… Гы-гы-гы!

Семенчук толкнул своего соседа:

– Какой Безголовый? Уж не тот ли… чемпион с крейсеров?

– Он самый. Чичас от лыковых лаптей оторвет кожаные стельки.

Перед роялем вынесли носилки с кирпичами. Обыкновенными. Из каких на Руси дома строят, печи кладут. А потом явился и он – Безголовый. Голова у него, правда, была. Но малюсенькая, которую великая мать-природа приладила кое-как на гигантские плечи. Исподлобья взирал чемпион на публику. Так, наверное, в глубокой древности динозавры, будучи сыты, тупо смотрели в болотную даль, где жила, пыжилась и квакала всякая съедобная мелюзга… Безголовый снял бескозырку и долго крестился, шевеля при этом губами. Конферансье выскочил перед ним:

– Благородная публика! Которые тут сознательные, тех по совести спрашиваю – стоит ли рисковать артисту или не стоит?

В руках офицеров щелкали «кодаки».

– Пусть рискует. Просим!

Безголовый нагнулся, взял с носилок первый кирпич. Воздел его над собой – над самым темечком.

– Господи, образумь! – взмолился он тут.

И хватил себя кирпичом по башке. Только осколки посыпались.

Дредноут замер. В тишине щелкали «кодаки». Безголовый ахнул себя по башке вторым кирпичом. Пополам!

Не голова пополам, а кирпич разлетелся.

Надо отдать должное артисту: колол он кирпичи вдохновенно и весьма искусно – то на равные половинки, то вдребезги.

– Валяй дальше! Покрасуйся… – кричали из задних рядов.

Безголовый, когда носилки опустели, счел свой номер законченным и теперь наслаждал себя бурными аплодисментами.

– Конечно, – смеялись офицеры, – для Мулен-Руж такой аттракцион не годится. Но в нашем скромном кабаре вполне сойдет…

– Откуда ты такой чурбан взялся? – печально спросил Свешников.