Я настаиваю, чтобы вы поверили: я отвечаю за каждую цифру и каждую строчку, написанную для мадам или под ее диктовку.
– Поверил бы с радостью, если бы факты не указывали со всей определенностью на вас.
– Ах на меня? – Роза отбросила осторожность. – А как насчет того, что мадам Мичелет довольно откровенно обсуждала ваши дела со мной? И разве она не пользуется достаточным доверием мадам, да и вашим, чтобы знать хотя бы немного о тех цифрах, о которых идет речь?
Он коротко ответил:
– Вы можете исключить Флор из списка подозреваемых. Уверяю вас, у нее нет ни достаточного знания личных счетов моей матери, ни возможной причины быть заинтересованной в том, чтобы подорвать веру людей ко мне и моей семье.
– И вы верите, что такая причина есть у меня? Хотя я никак не возьму в толк – чего ради вам так уж бояться, что сказанное мной сможет подорвать веру Мориньи в семейство Сент-Ги?
– Тогда вы не понимаете, каким тяжким грузом это ложится на общину Мориньи, которая зависит от единственного источника существования – в данном случае имения. Если имение рухнет, то как им тогда зарабатывать на жизнь? Но пока имение есть… и будет, я резко возражаю как против того, чтобы щедрость моей матери становилась предметом кривотолков, так и против попыток поселить в умах моих арендаторов страх за свою будущность. – Сент-Ги сделал паузу. – Возможно, вы обратили внимание на то, что я сказал «пока имение есть…».
Роза с недоверием воззрилась на него:
– Вы имеете в виду… Ох нет!
– То, что такой риск существует, – да! С изобретением синтетики пробковая индустрия уже не та, что была когда-то, и мы – далеко не единственное имение, которое переживает нелегкие дни. Долго это не продлится, все должно вернуться на круги своя. Например, каучук, казалось, чего только не претерпел на своем веку, а все еще живет. И можно было бы наверстать упущенную прибыль сокращением рабочих и урезанием заработной платы. Но Сент-Ги никогда не шли таким путем. Надо искать другие способы исправить положение, и пока я именно этим и занимаюсь. Возможно, вам теперь станет понятно мое нежелание, чтобы кто-то тем временем усиленно раскачивал лодку изнутри.
– Да, понимаю. – Роза закусила губу; ее первой мыслью было, что она, похоже, вновь прониклась к нему симпатией; вторая же – недолгое злорадное облегчение, что его богатство – не столь уж непреодолимый барьер между ними и он тоже переживает тяжелые времена… Но это прошло, и она скромно добавила: – Благодарю, что объяснили. Я и вправду не знала.
– А вам и не полагалось знать. Из соображений морального плана никто не должен знать об этом.
– Но вы верите… надеетесь, что, возможно, есть шанс вновь оказаться на плаву?
– Дайте только успешно завершиться некоторым переговорам, и тогда это весьма возможно. Между тем, – говоря так, он всячески избегал смотреть ей в глаза, – до тех пор, пока вопрос с утечкой информации не прояснится, возможно, вы предпочтете прекратить здесь работать?
Скорее констатируя, чем уточняя, Роза произнесла ровным голосом:
– Вы хотите сказать, что для вас это было бы желательно. Я вполне понимаю вас. Но могу ли я выдвинуть один пункт в свою защиту? Может, вам вместо меня поискать среди тех, кто знает о ваших трудностях?
– И кто также имеет доступ к счетам моей матери и желает навредить мне в глазах Мориньи. – Он покачал головой. – Нет, боюсь, что это предполагает решение задачи слишком со многими неизвестными. Кстати, – сейчас его взгляд был прямым и обвиняющим, – вы знаете, где можно найти Блайса?
Мгновенное изменение темы разговора застало Розу врасплох и заставило потерять нить его рассуждений. |