- Ну, пойду, пожалуй, - сказал, наконец, Сугуро.

Тода неопределенно хмыкнул.

- До свиданья.

- Погоди... - Тода внезапно остановил Сугуро.

- Что?

- Садись.

Сугуро сел, но говорить ему ни о чем не хотелось. Казалось, скажи он слово, Тода не преминет съязвить.

- Си-га-ре-ту.

Тода протянул ему пластмассовый портсигар с неуклюжими самокрутками. Сугуро чиркнул спичкой и посмотрел на его затухающий огонек.

- Ну и дурак же ты!.. - пробормотал Тода.

- Вероятно.

- Ведь еще не поздно отказаться.

- Гм...

- Откажешься?

- Гм...

- А интересно, есть все-таки бог?

- Бог?

- Да. Я, может быть, несу чушь, но вот, понимаешь, человек никак не может плыть против течения, избежать - ну, как это называется? - судьбы, что

ли. Вот я и думаю: есть ли он, этот самый бог?.. Тогда...

- Что тебе на это ответить? - Сугуро положил на стол погасшую сигарету. - По мне, все равно один конец, есть он или нет...

- Оно, конечно, так, но ведь та старуха была для тебя чем-то вроде бога...

- М-да...

Резко поднявшись, Сугуро вышел в коридор. Тода его не окликнул.

Глава вторая. Те, которых судили.

I. Медсестра

По семейным обстоятельствам я только в двадцать пять лет, и то с трудом, окончила городскую школу медсестер и стала работать в институтской кдинике. Летом того же года я познакомилась с Уэда, которого положили туда с аппендицитом.

Об Уэда я теперь стараюсь не вспоминать, да и наша супружеская жизнь, за одним исключением, к моим запискам не имеет никакого отношения, так что не стоит описывать ее подробно. Единственное, что врезалось мне в память, - это залитая предзакатным солнцем палата на втором этаже больницы, и на койке его тучное тело в рубашке из жатого ситца и набрюшнике чуть ли не до колен. Этот коренастый, не по годам расплывшийся человек был страшно потлив и всегда задыхался от жары.

Я, как медсестра, обязана была вытирать ему пот. Слонообразный, с маленькими, бесцветными глазами, он тогда не вызывал во мне ни интереса, ни любопытства.

Однажды Уэда вдруг прижался к моему животу и сжал мне руку.

Я и теперь не знаю, почему я тогда согласилась. Наверное, подумала, что мне уже двадцать пять лет, а у Уэда хорошее место на Южно-Маньчжурской железной дороге. И еще, как ни стыдно в этом признаться, мне страшно хотелось ребенка. Не то чтобы от любого мужчины, но, на худой конец, можно было и от Уэда.

В больничном дворе до одурения трещали цикады. Руки Уэда были липкими от пота...

Его родители жили в Осака, и потому свадьбу сыграли в доме моего старшего брата на улице Якуин-тё. Я и сейчас помню, как Уэда сидит на свадебном ужине в короткой визитке, взятой напрокат, и все время вытирает потную шею. Сразу же после свадьбы мы на пароходе отправились из Симоносеки в Дай-рэн * - Уэда отозвали из местного отделения компании в главную контору.

Этот пароход назывался «Мидори-мару», весь третий класс был забит колонистами; там воняло рыбьим жиром и соленой редькой.

Для меня, никогда не ездившей дальше Симоносеки, пересечь море и отправиться в незнакомое место, именуемое Квантунским краем, было настоящим событием. Вглядываясь в лица колонистов и их домочадцев, лежавших как попало между корзинок и чемоданов на палубе, застеленной тонкой кошмой, я начинала чувствовать себя одной из тех, кто, оставив родину, едет в далекие края на заработки. Эти люди, как только темнело, принимались во весь голос горланить военные песни. Я изнемогала от качки, а Уэда все приставал ко мне.

- Перестань, стыдно! - говорила я ему шепотом, стесняясь чужих глаз, и незаметно отталкивала

Д а й р э н - город Дальний.

его большие волосатые руки. - Почему мы едем третьим классом? Ведь компания, наверно, оплачивает проезд?

- В Дайрэне будут разные расходы, так что лучше приберечь деньги.