– По-моему, не следует быть такой…

– Грубой? Невоспитанной? Я сейчас разорву вас на куски, и суд меня оправдает!

– Дитя мое, я понимаю, что вы успели проникнуться любовью к этому дому за время ваших редких приездов, но право же…

– При чем тут дом? Я прониклась любовью к Шпоре, а не к дому! А вы! Как вы смеете его шантажировать? Его и собственную дочь? Это бесчеловечно!

– Молодые люди нежно любят друг друга.

– Чушь собачья! Леди Белль хоть честно признается, что этот брак – выгодная сделка, и ничего больше. Если любовь тут и замешана, то только ваша любовь к поместью.

Мистер Эли рассмеялся своим лающим волчьим смехом.

– Надеюсь, моя девочка будет счастлива в этом доме.

– Неужели ее чувства вас совершенно не волнуют?

– Меня волнует будущее и благополучие дочери.

– Вы тронулись рассудком. Серьезно тронулись. Вы вообразили, что вы – Господь Бог в этом городке. Играете судьбами людей, используя деньги и власть. Даже судьбами своих близких!

– Послушайте, молодая леди…

Но Эллен не могла слушать. Все, что наболело в ней за сорок восемь бессонных часов отчаяния и беспомощности, рвалось наружу.

– Допустим, они поженятся – и что тогда? Вы думаете, Шпора будет спать с ней? Вы так думаете? Вы думаете, у них родятся дети? И у бедных крошек будет счастливое детство? Неужели вы в это верите? Шпора твердит о долге, о чести, об искуплении грехов, пока жива его мать. Как только она умрет, ему тоже конец. Он со всем отчаянием обрушится на себя, на Годспелл, на ваш город, не знаю, на что! Эта ваша затея – все равно, как если бы вы подложили Шпоре мину замедленного действия и спокойно ждали его смерти!

При этих словах в холодных голубых глазах Эли вспыхнул дьявольский огонек, а у Эллен перехватило дыхание.

– Господи! Да вы именно на это и рассчитываете! Вы хотите, чтобы он исчез с лица земли, а вашей дочери достались титул и поместье Беллингов!

– После того, как он сделает свое дело, – туда ему и дорога.

Эллен даже не верилось в такую спокойную, расчетливую жестокость.

– Очень кстати, что ваша дочь любит рядиться во вдовьи одежды, не правда ли?

Эли провел рукой по седой бороде и втянул щеки. В его взгляде на миг промелькнула лютая ненависть.

– Вы, наверное, гордитесь своей проницательностью, считаете, что раскусили меня, да, молодая леди?

– Я считаю, что вы жулик и шарлатан, вот что я считаю!

– А убийцу вы тоже можете распознать с первого взгляда?

– Что? – Эллен стало жутко. Она вдруг сообразила, что на кухне большой выбор ножей – стоит ему только протянуть руку.

– Шпора уехал из Оддлоуда вовсе не потому, что нахулиганил сверх меры. Он уехал, потому что виноват в смерти одного человека, юноши.

Эллен затрясла головой, а Эли продолжал, подняв палец:

– И не смейте называть меня шарлатаном. Я верующий человек и верю в божественную справедливость. Бог решит, какой участи заслуживает молодой Беллинг. Я лишь орудие в руках Господа.

Эллен шла к лесу, колли бежала впереди. Сильный ветер одолел-таки солнце, пригнал облака, стало почти по-зимнему холодно.

Они прошли мимо того пригорка, на который Эллен приземлилась в день своего прыжка. Ей не хотелось вспоминать тот день. Теперь этот безрассудный прыжок казался безобидной детской шалостью по сравнению со смертельной игрой, свидетелем которой она стала. Этот пригорок – словно могильный холм, в котором похоронены ее мечты, ставшие недосягаемыми. Эллен с силой пнула его ногой и застонала.

Сопровождаемая Сноркел, она долго бродила, не разбирая дороги, и даже не заметила, как пошел дождь.