– Это тебя рассмешил малыш Томас? – спросила Мерри, глядя на мать с низкой скамеечки, стоящей на ковре. В свои четыре года Мерри была крайне любознательным ребенком, который мог назвать все произрастающие в Ройял-Оук растения и всех водящихся в округе животных.

– Нет, моя радость, – Фелисити прижала девочку к груди и погладила ее огненные кудри. – На самом деле, я думаю, что Томас давно спит.

– Ты уверена? А может он просто прикидывается? – с надеждой продолжала свои расспросы малышка.

– Не думаю. – Фелисити подняла сына, прикорнувшего на ее плече, и погладила по спинке. Мальчик недовольно засопел.

Застегнув корсаж, миссис Блэкстоун встала и осторожно понесла ребенка в детскую. Мерри поспешила за ней, путаясь ножками в пушистом ковре.

– Разве мне тоже надо идти спать? Я еще вовсе не устала и могу принести тебе папину корзинку для ленча!

Фелисити опустила своего двухмесячного сына в кроватку и, повернувшись к дочери, протянула ей руки. Малышка тотчас забралась к матери, и по тому, как сладко она засопела, устроившись поудобнее, Фелисити поняла, что девочка все-таки устала и строптивицу надо уложить.

– Если ты не поспишь сейчас, то не сможешь выслушать ту историю, что собрался прочесть тебе на ночь папа. Разве ты хочешь пропустить такую интересную сказку?

– Не-е-е-е, – задумчиво протянула Мерри. – Я хочу успеть и то и другое.

Фелисити улыбнулась.

– Но не сегодня, Мерри, – твердо ответила мать и, уложив девочку, плотно задвинула полог. – Отдохни хорошенько, Мерри. – Глаза девочки покорно закрылись, и Фелисити поспешила выйти из детской.

На секунду задержавшись у высокого зеркала в холле, чтобы поправить растрепавшиеся волосы, она подняла уже наполненную провизией корзинку и вышла из дома.

Ленивое полуденное солнце позднего лета просвечивало сквозь резную дубовую листву, шелестящую вслед торопящейся женщине. Подойдя к старому причалу, Фелисити совсем раскраснелась – встреча с мужем до сих пор волновала ее как и первый раз, а наступившая возможность видеть его, когда захочется, после постоянных разлук безжалостного военного времени вообще приводила молодую женщину в счастливое возбуждение. Она никогда не уставала любоваться мужем.

Вот и сейчас он стоял по колено в воде, приколачивая к пирсу новые доски. Было жарко, и Дивон снял рубашку, подставляя солнцу мускулистое прекрасное тело.

Присутствие Фелисити он почувствовал сразу и, подняв голову с зажатыми во рту гвоздями, приветливо хмыкнул. Фелисити подошла ближе.

– Выглядит замечательно, – оценила она, ступив прямо на свежеположенные доски.

– Благодарствую. – Он опустил молоток. – Я был уверен, что ты придешь. Что дети, заснули?

– Конечно. Эвелин сказала, что присмотрит за ними. Мерри, конечно, сопротивлялась до последнего. – Фелисити присела на дубовые доски, нагретые солнцем, и поставила корзинку рядом.

– Вся в мать, – рассмеялся Дивон и расстелил салфетку.

– Думаю, скорее в бабушку, – отпарировала жена. – Которая, кстати, настаивала на том, чтобы ты ел дома, а не на пристани.

– Неужели? – Дивон сдержанно погладил Фелисити по тонкой лодыжке. – А знает ли она, чем стали бы мы там заниматься, кроме поедания бутербродов с ветчиной, а?

– Наверное, нет. – Лицо ее вспыхнуло. – Лучше уж ей и не говорить. Да что ты делаешь?!

– Снимаю с тебя туфли. – Дивон удивленно вскинул бровь.